Array Антология - Монстры Лавкрафта (сборник)

– Ладно, – сказала она. – Я это сделала. Так что если хочешь меня съесть, сделай это быстро, пожалуйста.

Упырь изо всех сил старался расшифровать ее слова, но у него не было на это шансов. Тогда он решил сделать другой жест, который, как он надеялся, она примет как дружелюбный. Он протянул ей руку, которой стучал и царапал по стеклу. Когда та оказалась в комнате, Элберит рассматривала ее почти целую минуту – как ей казалось, это было необходимой мерой осторожности. У него была мозолистая кожа с бородавками, хаотично прорастающими то там, то сям. Будь у него такая возможность, он запросто мог бы распотрошить когтями акулу. На его плоти росло несколько мерзких видов грибков. Затем, придя к очередному сомнительному выводу, Элберит взялась за руку упыря. Та оказалась теплее, чем она ожидала.

Упырь, необъяснимо довольный этим жестом, положил ее руку в свою. Вот так все прошло в первую ночь. Какое-то время они простояли так, держась за руки и глядя друга на друга с возрастающей любовью. Затем где-то в порту часы пробили час – это так сильно напугало упыря, что он отпустил руку Элберит и побежал от окна и бузины, по пустым переулкам и снова по болотам. Он успел добраться до бронзовой двери мавзолея до рассвета. Что касается Элберит, то она так и стояла, глядя на свою руку и на грязное, плесневелое пятно, которое упырь оставил на ее желтоватой коже, пока, наконец, ее не стало клонить в сон. Она закрыла окно, заперла его от менее привлекательных гостей и забралась обратно в кровать. Той ночью ей не снились ни подводные дворцы, ни бабушка с дедушкой, ни тети, дяди, кузены и кузины, которые давно ушли в море без кораблей и поднимались на поверхность только в определенные ночи, чтобы порезвиться на зубчатой поверхности рифа Дьявола. Вместо всего этого ей снился упырь, его лицо и то, как она касалась его руки.

Необыкновенность – это место одинокой души. Она теряется в ту самую секунду, когда в поле зрения попадает толпа. Она остается в пустотах снов, в бесконечно уединенном месте, которое готовится к твоему и моему прибытию. Необыкновенная радость, необыкновенная боль – это страшные полюса мира, которые несут угрозу и превосходят саму необыкновенность. Это чудесный ад, к которому люди идут, сами того не зная. А его врата в моем случае представляли собой старый город, чья преданность нереальному вдохновила меня на святое безумие задолго до того, как мое тело отправилось жить в это превосходное место.

Вскоре после прибытия в город, чье название, как и мое имя, лучше не разглашать, я поселился в номере на верхнем этаже. Оттуда алмазные окна открывали вид на идеал моих снов. Сколько раз я останавливался перед ними и бродил в раздумьях по улицам, на которые теперь смотрел сверху вниз!

Я обрел бесконечное спокойствие туманного утра, чудесной тишины ленивых дней и странно мерцающей картины нескончаемых ночей. Все в городе было наполнено чувством безмятежной отстраненности. Балконы, огражденные крылечки, выступающие верхние этажи магазинов и дома, образующие перемежающиеся сводчатые галереи над тротуарами. Огромные крыши нависали над улицами, превращая их в коридоры единого строения, в которых было странное множество комнат. И эти удивительные линии повторялись ниже крышами поменьше, которые сползали на окна, напоминая полуприкрытые веки, отчего каждый узкий дверной проход казался кабинетом мага, приютившего обманчивые глубины полумрака.

Сложно объяснить, каким образом старый город производил впечатление бесконечности и протяженности на невидимые измерения, будучи при этом иллюстрацией ночного кошмара человека, страдающего клаустрофобией. Даже ночи под огромными крышами города будто бы проходили на самом верхнем этаже земного здания, напоминая старый чердак, где звезды были ненужными фамильными реликвиями, а луна – пыльным сундуком с мечтами. И именно в этом парадоксе заключался секрет очарования города. Я даже небеса представил как часть неотъемлемого внутреннего декора. Днем – кучи облаков, которые, словно комья пыли, плывут по пустому пространству неба. Ночью – флуоресцентная карта вселенной, нарисованная на большом черном потолке. Как же мне хотелось прожить всю жизнь в этом местечке средневековой осени и безмолвной зимы, отбывая пожизненный срок среди этих видимых и невидимых чудес, о которых я мог только мечтать, находясь от них далеко-далеко.