Михаил Ланцов - Хмурый Император. Том 3. Западная война

— Это все просто невероятно… — тихо произнесла Мария Федоровна, вставая и оглядываясь… — этого просто не может быть…

— Может мама, может. Те кружки, что вызывали духов в твою молодость, нарастили мясо и перешли к качественно более продвинутому уровню бреда. Они пытались, опираясь на наработки различных шарлатанов, что называли себя магами и колдунами, призвать ангелов и демонов, дабы обрести кто-то могущество, кто-то вечную молодость. И так далее. Но лично меня пугает не это. Лично меня пугает то, что все молчали. Словно так и надо. Ни одна сволочь ничего мне не сказала… ни ты мама, ни ты любимая.

— Ники…

— Что Ники?! — Рявкнул Император вставая. — Сердобольные больно? Вы ведь знали!

— Нет… нет…

— Но догадывались!

— Я знала только, что он каким-то оккультным кружком увлекается. — Тихо-тихо произнесла Клеопатра. — Но что конкретно они там делают, он никогда не рассказывал.

— Я и этого не знала, — полностью сохранив самообладание, ответила Мария Федоровна.

— Черт! Проклятье! Два сына коту под хвост! Жеваный крот! Вы понимаете?! Если бы сразу мне сказали о том, что они не черти чем занялись, это можно было бы исправить!

— Но это выглядело так безобидно! — Пропищала Клеопатра.

— Безобидно было бы, если бы он учился и тренировался! А не всяким бредом занимался! Или ты не заметила, как с каждым годом он начинал все хуже себя вести? Я опросил слуг. И чем больше опрашивал, тем гаже мне становилось. Ты что, этого не видела? Нет?

— Нет… — тихо произнесла она, повесив голову.

— Врешь! Я знаю, что ты пыталась с ним говорить.

— Я не понимала, что происходит. Думала, что это юность голову ему кружит. Прости… я…

— Прости? И это все? — Тихо произнес Император и перевел взгляд на мать. Но та была хоть и бледна, но спокойна и пребывала в полном самообладании. Видимо скандал ее мобилизовал. — Выносить такой сор из избы нельзя. Если люди узнают, это будет конец репутации нашей семьи, на которую я потратил четверть века.

Тишина.

Николай Александрович посверлил взглядом виновников, поиграв желваками. После чего подошел к окну и залип там, наблюдая за воронами, что сидели на крыше здания Главного штаба.

Никто не говорил ни слова.

— Ярослав, Святополк… — наконец, после долго паузы начал перечислять тех, кто был уличен в этих мистических игрищах сатанинского толка. — Вы лишаетесь всех прав, всех наград и всего имущества. Вы исключаетесь из Великой сотни.

— Папа! — Воскликнул Ярослав вскакивая.

— И должны будете решить здесь и сейчас свою будущую судьбу. Я предлагаю вам выбор: либо немедленная смерть, либо пожизненное послушание в ските особо строго режима без права переписки и общения с кем-либо. Каждый будет сидеть в отдельной келье, без света, без разговоров, без переписки, без чтения, без каких-либо развлечений и потех. Но живой.

— ПАПА! — Вскочил Святополк.

Но Николай Александрович посмотрел на них каменным, лишенным всяких эмоций лицом. Пугающим. И решительным.

— Прости! Прости! — Завопили они хором, сквозь слезы.

— Остальным — последнее предупреждение. Империя превыше всего — это не пустые слова. Я готов простить любое преступление, кроме попытки по дурости или злому умыслу разрушить Империю. Это — непростительно. Никому.

Произнес и уставился на младшего сына, который хоть и был бледен, но держался. Почти как Мария Федоровна. Причем не жался ни к кому, а просто держался.

— Империя — превыше всего! — Повторил Николай Александрович. — Всем, кроме осужденных, покинуть помещение.

— Ники, — тихо произнесла Мария Федоровна, смотря на сына. Она даже не пошевелилась. В то время как остальные постарались убраться из этого зала как можно быстрее. Серафима даже подхватила Клеопатру за талию и постаралась увести. Она вполне недурно держалась, даже несмотря на возраст. Подобные кошмары в Запретном городе видимо были обычным делом. И психологически она была готова к такому повороту событий.

— Я не позволю никому судить своих родственников. И, если я вынесу кому-либо из них смертный приговор, то мне его и исполнять. Так будет справедливо. Уходи.

— Ты уверен в том, что не ошибаешься? — Тихо спросила Мария Федоровна. — Еще не поздно проявить милосердие.

— Ты знаешь, что они творили. Ты знаешь, что они задумали. И ты просишь милосердия?

— Не важно, что сделали они. Важно, что сделаешь ты. Подумай, простят ли остальные?

Николай Александрович повернулся и взглянул ей в глаза.