Человеку постороннему Центр содержания под стражей на Четвёртом этаже показался бы местом совершенно непримечательным. Мысль эта посещала начальника штаба Генерала Закари Кархарта всякий раз, когда он покидал свой кабинет в Башне, чтобы спуститься на Четвёртый с вынужденным визитом.
Агентство считало Четвёртый неизбежным злом; вот только, когда Кархарт шёл по этим сверкающим белоснежным коридорам, ему становилось не по себе. На Четвёртом было тихо и стерильно, как в больнице, ничто не выдавало того, что творилось за звуконепроницаемыми дверями камер.
Обманчивое впечатление.
Здесь было ничуть не лучше, чем в крыле строгого режима. Стены и полы Четвёртого были отделаны плиткой не ради эстетики, с неё просто было легче смывать кровь. По этим коридорам людей тащили обратно в их камеры, а иногда — к грузовому лифту, что спускался в подвал Башни, где сжигали мусор.
Слухи об этом месте ходили, но, кроме охранников и врачей, чьей обязанностью было поддерживать жизнь в заключённых до тех пор, пока они представляли ценность для Агентства, никто из сотрудников не знал, что происходит за этими стенами на самом деле.
Кархарт знал.
Знал, что здесь содержали под стражей заключённых всех мастей — от военных пленников до сотрудников Агентства, совершивших преступление столь тяжкое, что наказание было ему под стать. Знал он и о моральных пытках, призванных укротить дикий нрав лучшего ассасина Агентства. По их мнению, человек этот немногим отличался от зверя, поэтому, когда в его услугах не было необходимости, его держали в клетке на Четвёртом. Того самого человека, которого Кархарт вот уже шесть месяцев пытался вытащить из этой клетки.
У входа в камеру стояли два охранника.
— Они снова выпускают этого Монстра? Капитан Стивенс пытался утихомирить его, а тот вцепился ему в горло. Этот чокнутый ублюдок порвал ему глотку зубами, а они восстанавливают его в должности.
— Ты здесь новенький, а потому я скажу тебе один раз и больше повторять не стану. Научись держать язык за зубами, если не хочешь оказаться в своей маленькой личной камере.
Заметив Генерала, они резко обернулись и отдали честь.
— Сэр!
Кархарт кивнул и, прищурившись, осмотрел камеру. В отличие от прочих камер строгого режима, в этой вместо стены было пуленепробиваемое стекло, не позволявшее пленнику ни на секунду укрыться от глаз надзирателей. Внутри с полдюжины охранников в спецодежде вводили коды доступа к армированному металлическому ящику. Зонды для искусственного питания проникали в боковые отверстия «саркофага», но сквозь герметичную крышку не проходил и взгляд.
Ящик был маленький. И каждый раз, когда Кархарт его видел, он казался ещё меньше, чем прежде. Факт этот стал ещё очевиднее, когда охранники разгерметизировали крышку «гроба» и вытряхнули из него молодого мужчину не старше тридцати лет. Синь Лю Вега или, как его называли сотрудники Агентства, Син был без сознания. Месяцы приёма питательных веществ через трубку истощили высокое, стройное, на удивление мускулистое тело; обычно бронзовое лицо сейчас было мертвенно-бледным; чёрные как смоль тонкие волосы с тёмно-красными концами обрамляли измождённое лицо.
Охранники без церемоний бросили его на пол. Закованные в доспехи, они стояли вокруг, держа пальцы на спусковых крючках. Их сила в сравнении с беспомощностью Сина представляла уродливый контраст.
На лице Кархарта даже мускул не дрогнул.
— Его состояние?
Вопрос остался без ответа, и Кархарт заставил себя оторвать взгляд от камеры — двое охранников, офицеры Люк Герант и Трэвис Рандаццо, оба молоды, оба зелены. Люк на Четвёртом был новичком и, казалось, не мог отвести от Сина взгляд. По всей видимости, ждал, когда тот выпрыгнет из ящика и зарычит, как дикий зверь.
— Офицер Герант.
— Прошу прощения, сэр, — очнулся Люк, но взгляд его по-прежнему был прикован к безжизненному телу на полу камеры. — Дозу уменьшили сегодня утром, но он всё ещё под воздействием успокоительного.
— Когда он придёт в себя?
— Примерно через… — Люк крупно вздрогнул, когда из-за двери камеры раздался громкий смех. Видимо, вспомнил, как зверь с зелёными безумными глазами тащил залитое кровью тело капитана Стивенса в камеру.
Двое охранников присели на корточки и перевернули Сина, выставляя на обозрение медали за отвагу, украшавшие его грудь и бёдра. Алые метки и лиловые синяки на некогда смуглой коже сплетались в причудливый узор с отталкивающего вида шрамами и затянувшимися круглыми отверстиями от пулевых ранений.
Читать дальше