Александр Генис - Дзен футбола

У греков для славы было слов не меньше, чем у эскимосов для снега. В Элладе первыми, как и у нас, шли спортсмены, потом - герои, позднее - философы. Римляне предпочитали государственных мужей, Ренессанс - художников, романтики - поэтов.

Важно, однако, что раньше, как заметил Милан Кундера, слава подразумевала восхищение не только тех, кто знает тебя, но и тех, кого знаешь ты. Лишь та слава считалась подлинной, что соединяла достойных с равными. Обоюдоострая, как дуэль, она предусматривала диалог тех, кто одинаково хорошо владеет избранным оружием.

Шкловский называл это «гамбургским счетом». Затворив двери, потные борцы в линялых трико выясняют, кто из них - лучший. Изгнав не только публику, но и судей, вердикт выносят свои. В этом самый тонкий из соблазнов славы. Только те, кто хотел бы повторить и присвоить, способен оценить чистоту приемов, широту их репертуара, его оригинальность и своевременность. Чужую музыку можно слушать, но лучше ее сыграть. t Справедливости ради надо заметить, что гам-; бургский счет вовсе не отменял обыкновенно• го. Но, принимая незаслуженные почести и заJ служенные взятки, борцы участвовали в чужой I игре, всегда помня о своей. I В узком кругу слава жжет сильнее, стоит j больше, добывается труднее и теряется столь • же быстро. Жалко только, что не везде она так t наглядна, как на гамбургском ковре. Обычно 1 слава копится годами в таинственной ноосфе-I ре, где, говорят, концентрируются испарения • человеческого гения. • Не менее загадочен и механизм ее распредеI ления. Славу нельзя ни дать, ни взять, только» получить - по совокупности заслуг от никем не I назначенных авгуров, чей приговор ты уважаI ешь не меньше их. «? Мне рассказывали, как оценивали шутки I знатные московские остряки. На их консилиу-» ме смеялись реже, чем в морге. Поднятая» бровь здесь считалась знаком одобрения, уз-; нав о котором, автор уходил уязвленный фор• мой и осчастливленный содержанием компли• мента. Иногда это бесит, часто обижает и все-I гда раздражает. Что и понятно: мы добываем» славу своим трудом, а получаем из чужих рук. I Зато такая слава придает вес своему избранни• ку. Я бы сказал - удельный вес: увеличивая • плотность достигнутого, он углубляет след и тянет ко дну.

Антитеза славы - не безвестность (она-то как раз может оказаться мудростью), а популярность, выдающая тщеславие за честолюбие. Поэтому не все известные люди - славные. Мне, например, вспоминается Лимонов, который считает старомодной пошлостью говорить не о себе.

Если XX век разбавил славу, то XXI пустил на панель - с помощью компьютерного сутенера. Умея считать лучше, чем читать, Интернет заменяет качество количеством, а славу - известностью. Став мерилом успеха, последняя замещает первую, не замечая разницы. Слава, как Суворов, брала умением, популярность, как саранча, числом.

Рожденный революцией Интернет обещал демократию, но привел к тирании, причем - масс. Ублажая их, он создал конвейер тщеславия. Доступный и нечистый, как автомат с газировкой, Интернет позволяет каждому выплеснуть себя на мировой экран.

Характерно, что в Сети часто практикуется та же извращенная форма авторского самолюбия, что и в привокзальных сортирах - анонимный эксгибиционизм, парадоксально соединенный с острой жаждой признания: на стенах общественных уборных всегда пишут в надежде на читателя.

Желание прослыть любой ценой сводит с ума, ибо за ним стоит патологический страх потеряться в толпе себе подобных. Этот маниакальный, но ведь и оправданный ужас (заблудиться в метро проще, чем в лесу) порождает страсть к неутолимой публичности. Сильнее секса и ярче голода она требует, чтобы другие узнали о существовании твоего мнения, опуса, лица или на худой конец гениталий.

В поисках славы мы добивались любви тех, кого нам хотелось, в поисках популярности - всех, кто движется.

Чем-то мне это напоминает висящую на Бродвее рекламу джинсов. Они туго обтягивают не известно кому принадлежащий зад-unisex, позволяющий усидеть сразу на двух стульях.

сем временам года я предпочитаю холодное, всякому направлению - северное, любым осадкам - снег, ибо он проявляет жизнь, обнаруживая ее следы.

Однажды я увязался в горы вместе с профессиональным следопытом. За деньги он работал в ФБР, для души - ходил за зверьми. Пока мы карабкались на снегоступах к вершине, он лако нично исправлял мои ошибки. -Кот? - Енот. - Лошадь? - Олень. - Собака?