Ильясов Явдат - ЗАКЛИНАТЕЛЬ ЗМЕЙ

Никто из них не встал при виде визиря, не поклонился. Взгляд - мимо него и сквозь, не замечая. Но визиря нельзя не заметить! Значит, не хотят? Изз аль-Мульк похолодел. Кто их вызвал, кто впустил во дворец?

Ораз, заложив руки за спину, широко расставив ноги и выпятив грудь, стоит боком к террасе и озирает исподлобья, склонив голову к плечу, кучку упитанных, румяных, в голубых и розовых шелках, юнцов из охранных войск, неуверенно переступающих с ноги на ногу на широких ступенях. Покосился на визиря. Усмехнулся. Нехорошо усмехнулся.

Он тоже молчит. Все молчат. Лучше б кричали! Обида выкрикнутая - уже лишь неполовину обида.

Что происходит? Изз аль-Мульк, словно боясь, что его схватят сзади, с оглядкой поднялся на террасу. Визиря угнетает тишина. Дворец, обычно шумный, переполненный людьми, будто вымер. Но и это не так его тревожит, как нечто непостижимое уму, но явственно, как туман, разлитое в холодном воздухе над стенами и за дворцовыми воротами. Странное утро! Чего-то не хватает сегодня дворцу и городу. Чего? Визирь никак не может понять. Он чует одно: там, за воротами, что-то неладно. Там зреет что-то опасное, может быть - даже страшное.

Нестерпимо! "Видно, я начинаю сходить с ума, как Омар Хайям". Визирь облачился в простой халат, надвинул на глаза степную лохматую шапку - тельпек, взял с собой переодетых телохранителей и велел открыть калитку в громоздких, из тесаных бревен, воротах.

И на регистане - площади, засыпанной щебнем и примыкающей к дворцу,- обнаружил то, чего хуже не может быть на Востоке. Хуже оспы, чумы и холеры. Базар не торговал! Народу, как всегда, много. И все, как им положено, в своих обычных лохмотьях. Но отодвинул в сторону горшки и чаши гончар. Отодвинул и не смотрит на них. Пусть растопчут, черт с ними. Селянин сидит на связке дров, не думая ее развязывать. Другой, понурившись, пытается оторвать толстую нить на мешке с зерном и никак не оторвет. Обозлившись, хватается за нож. Хлебник, развернув скатерть с лепешками в большой плоской корзине, не глядя, берет и передает бесплатно лепешки соседям, и те не глядя, берут и нехотя жуют.

И водонос, не глядя, пустил по кругу мех с водой. Поденщики бесцельно потряхивают кайлами, топорами и мотыгами, чертят ими на пыльной земле, царапая утоптанный щебень, треугольники и квадраты. Городских проныр-перекупщиков, что обычно перехватывают у крестьян, приехавших на базар, провизию оптом и продают в розницу, тех и вовсе не видать! Светопреставление. И все молчат. Молчат!

Кто известил их, что сегодня в царском дворце будут судить Омара Хайяма?

- Почем халва?- спросил неузнанный (или узнанный?) визирь у торговца сластями.

- Халва?- задумчиво переспросил тот.- А, халва.- И яростно рявкнул:- Какая халва? Нашел время! Иди отсюда.

С водой несвежею и черствый хлеб один,

Приходится пред тем, кто ниже, гнуться

Иль называть того, кто равен, "господин".

- Но, если хочешь, бери так,- сказал примирительно торговец сластями.- Все равно жизнь не станет слаще.

Кто сотню лет иль день велит нам жить с тоской?

Так в чашу лей вино, покуда сам не стал ты

Посудой глиняной в гончарной мастерской!

Нет, не все тут молчат! По углам площади, там и сям, поодаль, идут скупые разговоры.

Будь камни у тебя, ты все их слало мне бы!

Чтоб воду получить, я должен спину гнуть,

Бродяжить должен я из-за краюхи хлеба.

- Когда ввели новый календарь, чуть полегчало. А теперь все опять завертелось по-старому...

Прекрасно в душу свет впустить - в отраду нам!

И подчинить добру людей свободных

Прекрасно, как свободу дать рабам.

- Мы, простонародье, до сих пор не имели своего голоса. Могли только в баснях, песнях и молитвах, придуманных другими, изливать радость и горе. Фердоуси? Он был велик, спору нет, но он воспевал царей. Треть жизни ухлопал, чтоб их прославить. А найдите у Омара хоть строчку... он развенчивает их, где может.

И самый дорогой из пресвятых тюрбанов

За песнь отдал бы я, за кубок же вина

Я б четки променял - цепь черную обманов.

- И только-только мы обрели в Омаре свой голос, как нас уже хотят его лишить.

И в пример ему ставят непьющих мужей.

Были б столь же заметны другие пороки -

Кто бы выглядел трезвым из этих ханжей?

- А мы - молчим. Почему? Государство держим на себе! Рухнет без наших рук.

Конец надеждам, страхам, молитвам и постам!

Люби красу земную, земное пей вино,-