Ильясов Явдат: ЗАКЛИНАТЕЛЬ ЗМЕЙ

Лет десять балбесу. Пора, казалось бы, чуть остепениться. В десять лет Омар уже читал "Геометрию" Эвклида. И тайно любил цыганку Голе-Мохтар. А этот, хилый, долгоногий... он в свои десять умом не старше пятилетнего малыша.

Мальчишка запрокинул голову, страстно сомкнул глаза и в экстазе паскудства грохнул железкой о медный таз.

...И тотчас над воротами, сухо трепеща желтыми перьями, с яростным ревом взмыл огромный, глазастый, в черных узорах дракон. Весь судорожно извиваясь, зловеще помахивая длинным пестрым хвостом, он грозно навис над обомлевшими шутниками - и, утробно рявкнув, рыгнул в них из широкой зубастой пасти огнем и зловонным дымом.

- Уходи через сад, там в ограде пролом.- Омар сунул китайцу деньги.- Укройся в караван-сарае. На базар не выходи, пока здесь все не уладится...

С одним из милых шалунишек приключилось заикание, с другим - недержание: он чуть ли не на каждом шагу пачкал штанишки. У третьего - корчи, у четвертого - еще что-то. Бесчеловечно, конечно.

"Эх, учитель! - ругал себя Омар.- Лучше б собрать их всех и вместе с ними и с китайцем склеить это бумажное диво. Может, и утряслись бы отношения? Но... вражда зашла слишком далеко, я был обозлен до крайности. И как их соберешь? Разве папаши и мамаши им разрешат якшаться с человеком, который не ходит в мечеть? Они ореховый пень способны обозлить. Так, что треснет без железного клина и кувалды".

И - с неизбывной горечью:

- Боже! На что я трачу свой ум, душевные силы... Соседи, потрясая палками, сбежались к Омару. Теперь сбежались...

- Колдун! Злодей! Ты напустил порчу на наших детей. Где твое чудовище?

-Какое чудовище? - "Господин Зачем", как они его прозвали, пнул груду ярко раскрашенной бумаги, из которой торчали бамбуковые прутья, свисали длинные ленты.- Это? Всего лишь безобидный воздушный змей. Я, видите ли, хотел позабавить ваших детишек,- ведь скучно, не жалея себя и других, с утра до вечера стучать в медные лохани. Не так ли? Или вы, может быть, скажете, что ничего такого не слыхали?

***

Базар. Обычный шум. Суета. Страдальческий рев осла перекрывает мучительные стоны верблюдов. Поэт разыскал особого посредника, занимавшегося куплей-продажей домов:

- Я хорошо тебе заплачу. Найди до завтра небольшую прочную хижину с двориком скромным, но уютным. Чтобы можно было сразу переехать.

- Есть такая! Но далековато. У Зеленного базара.

- И слава богу. Что за хижина?

- В ней жил одинокий старый художник. На днях он умер. Дочь замужем в Балхе. Велела продать.

- Сколько?

- Пятьсот.

- Стоит она этих денег? Не дочь, конечно. Хижина.

- Про дочь не знаю. Хижина - стоит.

- Вода есть?

- Ручей.

- Деревья?

- Плакучая ива. Цветы.

- Соседи?

- Бедный квартал. Напротив, через улочку - писецкаллиграф.

- Значит, человек тихий.

- Тише быть не может! Справа - живописец-миниатюрист.

- И этому незачем шуметь. Слева?

- Вдова. Халаты шьет. Скромная женщина.

- Одна?

- Имеет племянницу. Они из тюрков заречных.

- Сколько лет?

- Тетке - лет пятьдесят, племяннице - двенадцать.

В сок уже входит.

- Хороша?

- Ведь известно: тюрчанки - красивейшие женщины на свете.

- Позади?

- Хлебопек. Печет лепешки на продажу.

- Это хорошо! Можно будет лепешки свежие брать. Но детей у него много?

- Немало.

- Пусть! С этими я полажу. Богословов поблизости нет?

- Ни духу.

- Мечеть близко?

- Не очень.

- Приду сюда во второй половине дня. Сходим, посмотрим. Понравится - тут же составим купчую, деньги внесу.

- Понравится! Старик любил свои домик, держал его в порядке. Для кого покупаешь?

- Для себя.

- Значит, ты продаешь большой дом,- загорелся посредник,- и тебе нужен хороший покупатель?

- Я его сам найду.

***

...Запах! Жирный чад липнет к губам, оседает на шее. На живодерне и то не бывает такого густого, плотного, хоть рукой пощупай, невыносимого смрада. Разве что в "башнях молчания" зороастрийцев, кое-где сохранивших старую веру. Ты весь в нем - как в яме с дерьмом. Омар закрыл рот и нос кисейной повязкой, его мутило от приторно-гнусного духа.

- Бог в помощь! - постучался он к Сейфи-Сабунгару.

- А! Милости просим, милости просим,- поклонился ему мыловар.- Пусть гость присядет вот здесь, у пролома в стене. Чуть продувает. Мы-то привычны...

В трех больших котлах, издавая отвратительную вонь, клокочет с шипением адская смесь. Мыловар достает черпаком на длинной ручке пахучую жидкость и разливает в остродонные формы. Сутулый, с запавшей грудью, тощий, он весь лоснится, как эфиоп, будто сейчас окатил себя из черпака. Настолько, смешавшись с копотью от костров, въелся в его кожу зловонный жирный пар.