Степан Злобин - Пропавшие без вести ч. 1

Она взяла в руки конверт, и пальцы ее дрожали, щеки покраснели пятнами. Но она не распечатывала письма, а смотрела то на конверт, то в лицо Бурнина.

— Спасибо вам. Что же Петр Николаевич? Где? Что с ним? — спрашивала она в какой-то растерянности.

— Я видел его вчера в штабе армии. Да вы не волнуйтесь, он совершенно здоров! — по-своему поняв ее нервное состояние, поспешил сказать Анатолий.

— Он изменился? Очень? — жадно спросила женщина.

— Простите, я раньше не знал товарища генерал-майора,— ответил Бурнин.

— Генерал-майора?! — пробормотала она и вдруг пошатнулась, схватившись за спинку стула, и опустилась на старенький, просиженный диван. — Зина! Зиночка! Зина! — позвала она, будто на помощь, и разрыдалась.

Дочь вбежала в испуге.

— Письмо от Петра... Он... на фронте... — сказала сквозь слезы женщина.

— Ранен? — в тревоге спросила девушка, прямо глядя в лицо Бурнину.

— Товарищ генерал-майор совершенно здоров! Я расстался с ним ровно сутки назад! — возразил Бурнин.

— Видишь! Видишь! Ты слышишь! — так же, как мать, неожиданно теряя самообладание от этих успокоительных слов, воскликнула девушка.

Она бросилась к матери и стала ее целовать. Обе плакали и смеялись, взглядывая в одинаково сияющие глаза друг друга.

Бурнин отвернулся к окну и сквозь прозрачную шторку смотрел на осенний двор с облетающими деревьями. От дома к воротам, поджидая его, медленно шла по мощеной кирпичной дорожке Татьяна Ильинична.

«Сколько женщин так же радостно плакали бы сейчас, доведись им узнать, что их близкие живы, хотя «сутки назад» вовсе не означает, что жив и сейчас, — думал Бурнин, деликатно пережидая и невольно оставаясь свидетелем этой сцены. — В этом несчастливом и трудном начале войны оказалось уже так много людей не только убитых, но просто безвестно пропавших, людей, которые не могли подать о себе никакой вести, и о них никто ничего не мог сообщить их семьям. Исчезли — и всё... И, может быть, это и есть самое мучительное для близких...»

— Ну, успокойся же, мама! Ты же сама всегда говорила, что он не может быть в чем бы то ни было виноват... Ну вот все и кончилось, вот все и кончилось, вот все и ясно! — бормотала дочь матери за спиной Бурнина.

«Значит, его обвиняли в чем-то,— догадался Бурнин.— Так вот почему он четыре года не видел семью... Так вот оно в чем, «щекотливое дело», о котором сказал Иван!»

После слов своего штабного приятеля о том, что Балашов был в Германии, Бурнин подумал, что заграничная служба генерала и послужила причиной отрыва его от семьи. Значит, это не так...

И Бурнин ощутил неловкость, как будто он заглянул в чужую семейную жизнь через замочную скважину.

— Простите меня, — обратился он виновато к обеим женщинам. — Ведь у меня очень мало времени. Я сейчас же обратно на фронт. Если хотите со мной передать письмо...

— Да, конечно! Вы извините... У всех свои радости, свои беды... Я очень быстро, — заторопилась Ксения Владимировна.— Зиночка, ты бы поставила чай, — сказала она и, разрывая конверт, вышла в соседнюю комнату.

— Товарищ майор, — подойдя к Бурнину, осторожно произнесла Зина и вдруг увидала в окно Варакину, которая сделала Анатолию знак нетерпения. — Это вы жену заставили ждать во дворе?! — воскликнула Зина с упреком. — Как же так можно?!

— Это жена фронтового товарища. Я к ней не успел заехать и назначил встречу у ваших ворот...

— Да как же так можно! Как ее звать? Я сама позову...

Не дождавшись ответа, Зина стремительно выскочила во двор.

— Идите, идите в квартиру, пожалуйста! — услышал Бурнин ее голос.

И пока мать с дочерью в соседней комнате перечитывали письмо Балашова, усевшись с Татьяной на тот же диванчик, Бурнин рассказал ей об отзыве Варакина в институт.

Татьяна сжала его руку.

— А я ведь завтра могла уехать черт знает куда из Москвы! Как хорошо-то, что вы подоспели! Такое спасибо, что не забыли меня! — радостно говорила она.

Ксения Владимировна вошла в комнату с начатым письмом и пером в руках.

— Посоветуйте, как же мне быть теперь, Анатолий Корнилыч! Зина эвакуируется с заводом, а мне что же делать? Вдруг Петр Николаевич сумеет приехать или мне разрешат к нему... Ведь почти что четыре года... — она растерянно оборвала себя и умолкла.

— Мне очень трудно вам посоветовать, — замялся Бурнин. — Товарищ генерал завтра получит ваше письмо и, конечно, сам примет меры. Он очень тревожился, что не знал ничего ни о вас, ни о сыне...

— Вы, товарищ майор, извините, — перебила девушка,— мы с мамой немножечко растерялись... Конечно, тут никаким советом помочь нельзя. И отец написал всего десять строчек... Вы правы, пусть он решит. Я поеду с заводом, а мама останется тут... Иди же, мама, дописывай! — поощрила девушка, взяв за плечи мать и выводя ее снова из комнаты...