Степан Злобин - Пропавшие без вести 4

— Тампон! — приказывал Опанас Куценко, как раньше отрывисто. — Зонд... Другой, не этот...

Но Куценко говорил далеко в стороне от Баграмова. Емельян догадался, что его уже вынесли из операционной в соседнее помещение и голос Куценко слышится за переборкой.

— Повернись, повернись немного, голубчик, — уговаривал женский голос с другой стороны.

— Перевяжи поскорее, сестрица, пойду к своим! Господи, хоть поглядеть! — просил кто-то.

— Да куда же ты можешь идти? Лежать тебе надо. Придут и сюда, — уверял Глебов.

— Что ты, товарищ доктор! Я ничего, дойду! Разве дождешься! — спорил с ним раненый.

— Иван! — вдруг воскликнул Глебов. — Откуда, родной?!

— Емельян Иваныч где? Что с ним? — услышал Баграмов громкий тревожный вопрос.

Он не мог вспомнить, чей это голос, и не было силы открыть глаза.

— Тише! — шепнули над головой Емельяна. Баграмов с усилием поднял веки и высоко над собой, почему-то особенно высоко, увидал лицо Балашова в пилотке с красноармейской звездой, в гимнастерке с погонами.

— Ваня, — растерянно произнес Баграмов.

Он вдруг совершенно ясно и сознательно вспомнил, что Балашова вообще не может быть в лагере, что он увезен в гестапо, приказом немцев объявлено, что Иван повешен вместе с Кумовым, Кречетовым и Башкатовым. Значит, его лицо — просто бред!.. Баграмов зажмурился... Но когда он открыл глаза, Балашов низко склонился над ним и по щекам его текли слезы.

— Чего ты, Ваня? — слабо спросил Баграмов.

— Возьми себя в руки! — змеиным шепотом зашипела над ухом Балашова сестра Клавдюша.

Баграмов услышал ее и понял, что слезы Ивана относятся непосредственно к нему, Емельяну.

«Неужто так плохо мне?» — подумал Баграмов, но как-то совсем без тревоги, без страха.

— Ну как дела, Иван? — спросил он, стараясь произнести эти слова обыкновенным голосом, собрав все спокойствие, но сам услыхал, что спокойствие не получилось, голос — еще того меньше, а самый вопрос нелеп.

— Лагерь освобожден, Емельян Иваныч! Красная Армия в лагере, — подчеркнуто бодро и весело сказал Балашов.

— Вижу, — улыбнулся Баграмов. — Ведь ты сам... Красная Армия... Ваня... — Он закрыл глаза. — Хорошо, Иван, — шепнул он.

— Емельян, ты молчи, дорогой, — сказал Куценко, который приблизился в белом халате. — Четыре раны... куда к чертям! Такая потеря крови, сам понимаешь... молчи! Я тебя умоляю! — Куценко взял его руку. Дружеские и уверенные пальцы врача на пульсе были приятны Баграмову.

— А ты, Опанас, за меня не бойся, не бойся. Теперь умирать нельзя. Надо жить, — бодрясь, сказал Емельян.

«Зачем я вскочил, черт возьми? Всегда не хватало мне выдержки!» — подумал он и устало закрыл глаза.

— Клава! Камфару! — услыхал он, как будто сквозь сон...

Красная Армия докатилась до Эльбы. Весь фронт за ночь и утро продвинулся, подтянулись соседи полка, которым командовал Бурнин. С левого берега с гулом и свистом шли еще разных калибров снаряды и мины, кое-где на открытых местах доставали бойцов и пулеметы. Гитлеровцы не смущались скоплением немецких беженцев, среди которых успело появиться немало раненых и убитых фашистским огнем. Лагерь ТБЦ оказался уже к утру в расположении вторых эшелонов, хотя в десяти километрах к югу и по правому берегу Эльбы тоже не кончился бой: сопротивлялись немецкие части, отрезанные на юге, со стороны Дрездена, выскакивали из лощинок какие-то отряды не успевших сбежать эсэсовцев, таились в кустах и кюветах микроскопические засады озлобленных фаустников. В расположении части Бурнина остались лишь мелкие «недобитки», как их называли красноармейцы.

Бурнин выбрал полчаса, чтобы съездить в спасенный от гибели лагерь.

— Едем вместе, — предложил замполит Сапрыкин.— Не люблю я бывать в этих лагерях, а ведь все-таки надо же посмотреть, кого-то мы там наспасали!

— Ну что же, поедем, — сухо согласился Бурнин, которого неприятно задело небрежное словцо «наспасали».

Несколько раз битая, с лысой резиной машина Сапрыкина доставляла много хлопот шоферу-ефрейтору, и в это утро он наконец «подхватил» для замполита у переправы какую-то открытую, иностранной марки, длинную, как сигара, машину.

— Для войны она вряд ли, товарищ полковник, а для победы — как раз! Я считаю, гоночный тип. По нашим дорогам она низковата, конечно, а для Европы — вполне, — пояснил шофер.

— Уважаете Запад, товарищ ефрейтор? — спросил Бурнин.

— Машины у них, товарищ полковник, действительно, точно! — ответил тот.

— Ну, точно — так точно. Едем, испробуем.