— Вы сами так же относитесь к русской освободительной армии? — спросил гауптман ТБЦ, когда Мартенс перевел ответ Баграмова.
— Конечно! Я к ним отношусь как к последним предателям и негодяям, — сказал Баграмов.
Мартенс испуганно взглянул на него, но покривить в переводе он не мог, потому что рядом сидел рыжий майор, который не хуже его знал русский язык.
— Почему вы относитесь так к РОА? — спросил рыжий.
— Вообразите, что ваш офицер попал к нам в плен. Теперь там их много. Назавтра он надел нашу форму и пошел с оружием против вас. Как бы вы к нему отнеслись с вашей позиции? Как к негодяю?
Мартенс переводил медленно и неохотно. Емельян наблюдал за лицами четверых гестаповцев, ведших допрос. Вдруг старший из них, рыжий майор, пожал плечами, согласно кивнул головой и откровенно сказал:
— ...Ja, richtig...1
-------------------------------
1 Так, правильно.
Баграмов взглянул на власовца и едва удержал усмешку: угрястые щеки и лоб — все вплоть до шеи покрылось красными пятнами.
«Один — ноль в нашу пользу!» — сказал себе Емельян.
— Вы коммунист? — спросил рыжий.
— Нет, беспартийный.
— А как же вы создали коммунистическую организацию?
— Если бы даже ее кто-то создал, то меня в нее не могли бы принять, — возразил Баграмов.
— А кто писал политические статьи? — задал вопрос комендант ТБЦ-лагеря.
— Я не читал и не видел таких статей.
— Но вы писатель? — спросил рыжий.
— Да, писатель. Еще в Белоруссии мне советовали это скрывать, говоря, что немцы ненавидят русскую интеллигенцию. Я не скрывался. А теперь по-вашему оказывается, что, если кто-то что-то писал, так, значит, это делал писатель? Но я никогда и дома не писал политических статей. Я пишу стихи и рассказы для маленьких детей, — ответил Баграмов, для убедительности показав на метр от полу.
— А почему вы называетесь фельдшером? — задал вопрос немец.
— Это мой первая профессия. Папа был врач, я тоже учился на медицинском факультете, потом стал писать. Литература плохо кормит молодых писателей... Не окончив университета как врач, я работал фельдшером,— старался держаться свободно Баграмов.
— Правда ли, что в вашем лагере лечат в первую очередь большевиков, а людей, приносивших пользу Германии, стараются погубить?
— Нет, неправда. Русская медицина не смотрит на убеждения или национальность больных, — горячо возразил Баграмов. — У нас не так, как у вас. Русскому врачу безразлично — немец, негр или еврей. Наша медицина смотрит на больного как на больного. Она прежде всего гуманна... Вы слышали что-нибудь про нашего великого врача Пирогова?
— Так вы отрицаете, что что-нибудь писали и давали читать другим пленным? — нетерпеливо перебил майор эту лекцию.
— Я писал рассказ о своем детстве и, конечно, давал читать. Мне не запрещалось иметь карандаш и бумагу. Я писатель. Мне никто не сказал, что нельзя дать читать друзьям.
— А сколько человек входит в вашу партийную организацию? — спросил, вдруг оживившись, власовец.
Баграмов, как и в начале допроса, опять сделал вид, что не слышит его.
— У вас в лагере есть коммунистическая организация? — спросил рыжий.
— Я беспартийный. Кто же мне о ней скажет! — ответил Баграмов.
— Кто из людей, арестованных вместе с вами, член партии? — спросил комендант ТБЦ.
— Во-первых, мне никто не признается, а во-вторых, у вас есть абвер, который ест хлеб за то, чтобы это знать. Такие вопросы ко мне... — Баграмов сдержался и с усмешкой закончил: — просто невежливы!
«Сейчас начнут бить», — подумал он.
Но рыжий гестаповец усмехнулся ему в ответ и что-то сказал Мартенсу по-немецки.
— А как это делается у вас в лазарете, что пленные убегают за проволоку, а часовые не видят их? Кто им помогает?
— Я еще не пробовал уходить в побег, — ответил Баграмов.
— Хотите попробовать? — спросил комендант ТБЦ.
— Теперь уже поздно. Скоро конец войны, — возразил Баграмов.
— Вы ждете победы Сталина? — спросил рыжий.
— Если верить газете, которую нам посылают, то Германия победит... Но ведь это газета власовцев, — сказал Баграмов. — У них получается так, что без Италии Германия стала даже сильнее, что отступление ваших войск улучшает ваши позиции...
В сущности, разговор был уже какой-то странный. Никто не бил его, протокол не писался. Баграмов сидел, как будто пришел к гестаповцам в гости. Если бы не кандалы, в которые он был закован, он не поверил бы, что с ним говорят представители прославленной зверствами корпорации палачей.
Читать дальше