От этих слов епископ поперхнулся, издав странный горловой звук, похоже, язык просто отказался служить ему. Боклерк тоже растерялся на мгновение, а потом, набрав полную грудь воздуха, слегка сдавленным от гнева голосом начал:
– Вашу обитель почтил своим присутствием primus fidem merens ордена, а вы смеете предлагать ему как простому брату обще-гостевые покои?! Дерзновенный! Ваш монастырь, несмотря на то, что он является резиденцией епископа-суффрагана, обязательно поплатится за подобное! Посметь сказать такое его преосвященству – это неслыханная наглость…
– Довольно Боклерк, – сухо оборвал возмущенную речь секретаря епископ, наконец-то обретя дар речи. – Я прекрасно понял, что в этой обители мне потребуется все терпение и смирение, которыми я располагаю, – а затем высокомерно потребовал: – Немедленно проводите меня в мои покои!
– Но ваше преосвященство, – растерянно начал тот. – Комнаты немного не пригодны для жилья.
– Как это непригодны?! – гневно воскликнул Боклерк, вмешиваясь в разговор. – Почему ваш монастырь смеет отказывать его преосвященству в комнатах достойных его сану?!
– В них долгое время никто не останавливался, и поэтому мы накрыли всю мебель чехлами, а помещения не топили, – едва слышно пояснил брат.
– Да…
– Боклерк! – вновь перебил секретаря Констанс, и тот осекся. – Я не собираюсь затевать скандал на пустом месте, не за тем я ехал так далеко! – и, добавив металла в голос, рявкнул на брата: – Немедленно!
Отрывистый рык, изданный Констансом столь неожиданный для его субтильного телосложения, грохочущим эхом прокатился по просторному холлу.
Брат вздрогнул, сделал приглашающий жест рукой и заторопился обратно. Епископ с отстающим от него на шаг секретарем двинулись следом. Сопровождающий, прикрывая трепещущий огонек рукой, прошел пару темных коридоров, прежде чем оказался в освещенном зале, из которого вели несколько выходов. Направившись в один из них брат задул свечу, и, полуобернувшись к епископу, немного нервно сказал:
– Я немедленно распоряжусь, чтоб братья продолжили приводить ваши покои в достойный вид.
Констанс лишь бросил на него многообещающий взгляд и тихо пробормотал себе под нос:
– Это я еще припомню Агриппе, ох припомню! И старому маразматику Убертину тоже!
Покои, в которые привели Констанса, отличались как немалой роскошью, так и немалым запустением: хоть мебель уже успели освободить от чехлов, пол вымести, а камин затопить, все равно на помещении лежала печать нежилого. Воздух был ледяным, сквозняки беззастенчиво гуляли по комнатам, но тем не менее, запах затхлости и какой-то сырости чувствовался повсюду.
Епископ весьма недовольный увиденным, подошел к окну и отдернул портьеру: оно оказалось закрыто ставнями, но, несмотря на это, на каменном подоконнике скопился снег. Бросив ткань Констанс развернулся и, поплотнее закутавшись в пелиссон, продолжил изучать обстановку. За окном яростно взвыл ветер, проникнув вовнутрь, шевельнул портьеру, и, обдав сквозняком его преосвященство, заставил всколыхнуться пламя свечей, стоящих на столе.
– Боклерк, – рявкнул епископ. – Прикажи немедленно завешать окна дополнительно и добавить дров!
Секретарь чуть кивнул в ответ, и, бросив взгляд, не обещавший ничего хорошего в сторону брата, направился к камину. Взяв из большой поленницы сразу четыре чурбачка, один за другим отправил их в огонь. А брат, едва пискнув что-то маловразумительное, тут же умчался за подмогой, чтобы вновь спешно продолжить приводить апартаменты в божеский вид.
Спустя пару часов, уже глубокой ночью, когда все работы по обустройству покоев были закончены и уставшие братья, наконец-то покинули комнату, епископ и его секретарь сидели перед жарко полыхающим камином. Уютно потрескивал огонь, сосновые дрова щелкали, смола вытекала из горящих поленьев и тут же весело вспыхивала от окружавшего жара.
– Этот день оказался безмерно длинным, – устало произнес Констанс, проводя по лбу рукой с набрякшими венами, а потом весьма раздраженно добавил: – Терпеть не могу ездить в монастыри не моей епархии! Сидят в своей глуши, закостенели совсем! Ни уважения, ни почтения к сану. Хитрецы эти провинциалы, мерзавцы и хитрецы! Все время пытаются поставить кого-нибудь из пресвитерия в неудобоваримое положение, а сами оказываются в этом как бы не виноваты.
– Что поделать, ваше преосвященство, – печально выдохнул Боклерк, поудобнее устраиваясь в своем кресле. – Провинция всегда не любила, как они именуют нас – выскочек из Святого Города. Считают, что вместо труда и непрестанного прославления Веры мы занимаемся только набиванием собственной мошны, да устраиваем козни и пакости друг другу.
Читать дальше