Вячеслав Хватов - Рассказы

Заманский толи от злобы, то ли от отчаяния ударил кулаком по закрытым створкам лифта. Онитак и упали на лестничную площадку, как стояли.

Он шагнул в проем, затравленно озираясь по сторонам.

Ого. Это его седьмой этаж. И все здесь нормально: и лестницы и стены и двери на месте, за исключением лифтовых конечно.

А вот и его, такая родная, такая недостижимая дверь в квартиру номер сорок два, обитая потертым дермантином.

Позвонил. Никто не отвечает. Странно. Жена должна была быть дома.

Сергей сунул руку в карман за ключами, но вместо них выудил медальон-брелок из желтого металла.

Хлопая глазами, он уставился на безделушку и в этот момент его босые ступни стали погружаться в ставший вдруг мягким коридорный кафель.

Заманский еще попытался дотянуться до трубы, на которой висел пожарный щит, но та будто брезгуя его рукопожатием, осторожно отстранилась.

Ноги уже по коленки утонули в полу, а плечо ушло в стену у соседской двери.

Проснись, проснись. Сейчас я проснусь. Сергей ущипнул себя свободной рукой за щеку. Потом еще раз - больнее.

Но где же жена? Неужели пошла платить за квартиру?

– Нина-а-а-а, - гулко отразилось от стен пустого коридора и пошло гулять по этажам, - Нина-а-а-а.

По шашечкам кафеля на полу пошли круги. Прекратила свое музицирование люминисцентная лампа на первом этаже. Успокоились створки почтовых ящиков. Все было в порядке.

Хлопнула дверь черного хода. Заработал лифт. Пару минут спустя из него на шестом этаже вышел мурлыкающий себе под нос популярную мелодию Александр Петрович Подбельский. Он подошел к своей двери и поставив на пол дипломат, достал ключи.

Из обшарпанной стены на уровне плеча Александра Петровича поблескивая, торчал похожий на золотой, маленький диск.

Подбельский взяв желтый кругляш двумя пальцами, потянул его на себя. Не поддается. Пошатал влево-вправо и снова потянул. Внутри стены что-то щелкнуло и в руке Александра Петровича оказалось необычное украшение. Может даже ценное.

Он попробовал его на зуб, как будто это могло подтвердить его ценность. Вот это удача.

Он послюнявил кончик распухшего указательного пальца и поднес его к уголку губ. Посмотрел. На пальце розовые пузыри. Кровь так и не остановилась. Наверное, этот Зам порвал ему рот ребристой подошвой своего сапога. Сволочь!

Сам начальник отдела толерантности, мило улыбаясь, все еще заполнял красивым убористым почерком какие-то формуляры.

Суки, любят они эту писанину. Хлебом не корми - дай что-нибудь заполнить.

С трудом повернув голову, Костик посмотрел уцелевшим правым глазом на противоположную от начальника стену. Там висело несколько веселеньких плакатов, прикрепленных скотчем к покрывшейся трещинами штукатурке. Одна из надписей, аккуратно выведенных куском угля на пожелтевшем ватмане, гласила: - "Повторенье - мать ученья". На другом каллиграфическим почерком было написано: - "Ученье - свет, а не ученье - тьма".

Тьма - это то, что только что было у Костика перед глазами, когда его подняли с засыпанного кирпичной крошкой пола и посадили на стул.

Костик не знал, каким макаром эти поборники всеобщей грамотности склоняют глаголы, но его один из замов склонил буквой "г", потянув за руки, сцепленные наручниками за спиной, а второй саданул сапогом в челюсть. Это ему еще повезло. Вчера одного из северян в такой причастный оборот взяли, что когда его принесли обратно в камеру, этот бедняга был похож на все тридцать три буквы алфавита сразу.

Да, но еще не вечер, допрос только начался.

Костик, еще коченея на блок посту на границе между севером и югом, не раз задавал сам себе вопрос о том, что он будет делать, если попадет к южанам в плен. Ведь, хотя войны тогда еще не было, пленных уже было полно. Не было у него однозначного ответа, как нет его и сейчас. Еще одного теста он точно не выдержит.

Костик посмотрел на свои руки.

Распухшие пальцы после последнего теста на политкорректность, который он, конечно же, не прошел, сгибались совсем не в тех местах, как это задумал Господь Бог.

Вообще вся эта затея с глубоким рейдом по тылам противника с самого начала была обречена на провал. После того, как шальной пулей убило Артема, который был единственным, кто знал толк во всех этих деепричастиях, выбор пал на Костика. Собственно, и выбирать-то было не из кого, а он, внук учительницы литературы и сын крупного ученого, подходил для этого как нельзя лучше. Так думали в штабе. На самом деле, его отца лет пятьдесят назад крупным ученым мог назвать разве что собутыльник по скамейке во дворе. Изобретатель-самоучка - не более. Но в мире, пережившем ядерную войну и скатившемся почти в первобытное состояние, человек, наладивший ремонт огнестрельного оружия и производство самодельных патронов к нему, считался именно крупным ученым, хотя даже имени своего не мог написать без ошибки. Безграмотность и стоила отцу карьеры. Хорошо еще, что в те времена была возможность иммигрировать на север, попросив политического убежища в одном из консульств. Теперь бы отца просто расстреляли. На юге у их семьи, несмотря на заслуженную бабку, просто не было будущего. Здесь, для того чтобы пробиться, необходимо ежегодно сдавать на отлично экзамены по грамматике, стилистике, орфографии и т.д. А для того чтобы просто выжить, нужно сдать ЕГЭ хотя бы с третьего раза.