Георгий Катков - Февральская революция

И вот, когда революция началась, возглавил ее не народный вождь, а выходец из мелкого дворянства, который, исповедуя революционную идеологию марксистского толка, умел использовать скрытые страсти народного восстания, но совершенно их при этом не разделял. Однако к этому моменту связь между обоими полюсами революционного движения, т. е. между идеологами и недовольными массами, была прочно установлена. Реальным соединительным звеном оказались "сознательные" промышленные рабочие, имевшие определенную техническую подготовку нижние чины армии и флота и интеллигенция национальных меньшинств, в особенности еврейского и грузинского.

Размах этих связей впервые выявился во время революции 1905 года. Петербургский Совет рабочих депутатов, во главе которого стояли адвокат Хрусталев-Носарь и интеллигент Троцкий, сумел создать нечто вроде революционной администрации, которая в течение некоторого ~ времени соперничала с правительственной бюрократией. Эта же связь наблюдалась и в других центрах революционного движения 1905 года. Например, восстанием на крейсере "Очаков" руководил восторженный молодой флотский офицер лейтенант Шмидт. В это время революционная интеллигенция впервые показала, что способна разжечь и направить народный гнев и агрессивность, а массы, со своей стороны, стали искать руководителей в среде революционной интеллигенции и усмотрели в революционной идеологии выражение своих собственных невыраженных социальных и экономических требований. Впервые также восстания в губерниях были до некоторой степени координированы с событиями в столице, и железнодорожные забастовки, нарушившие установленный в стране порядок, содействовали дальнейшему укреплению единства революционных сил. Сплоченность двух элементов революционного движения сделала конечную цель социальной революции практически досягаемой.

Чуткому наблюдателю российских событий 1905 года впервые представилась чрезвычайная хрупкость существующей системы. Русская литература, особенно поэзия, всегда первая отражала настроения в стране, реагировала на события, высказывая смутные эсхатологические предчувствия и создавая символы революционного мышления.

Урон, нанесенный самодержавию в эти революционные месяцы, был настолько велик, напряженное ожидание настолько овладело обществом, что приходится удивляться тому, как быстро восстановилась нормальная жизнь; еще удивительнее спад революционной волны в последующее десятилетие. Фактически революция вытеснялась оживлением либеральной традиции, которая до этого момента совсем, или почти совсем, не играла никакой роли в злободневных конфликтах.

Если пробуждение общественного сознания в высших классах одних заставило стремиться к союзу с народным протестом, то другие предпочитали реформы в рамках существующего строя. Либеральная традиция, достигшая апогея в реформах 1861-1864 гг., сказывалась и в деятельности высшей бюрократии, личных советников государей, и в деятельности интеллигенции. Как правило, либеральная интеллигенция избегала государственной службы, и это само по себе вызывало недовольство властей и преследование интеллигенции в целом как "пособницы революции". Истинная картина развития политической мысли в России Х1Х-ХХ века до сих пор часто искажается в силу того факта, что либеральные тенденции одинаково наличествовали как в среде высшей бюрократии, так и в интеллигентской среде, хотя традиционно они считаются враждебными. Тех либеральных деятелей, которые не служили непосредственно правительству, в качестве "интеллигентов" относили к радикалам, и ошибочно считали, что они, находясь на разных уровнях политического радикализма, так или иначе склоняются в сторону революции. В то же время, отдельные попытки правительства провести те или иные социально-прогрессивные меры a priori считались реакционными и ретроградными. Потребовался тонкий анализ такого историка и законоведа, как В. Леонтович,1 чтобы показать, что либеральные тенденции необходимо вызревали в недрах самой русской государственности. Леонтович провел четкую грань между "либеральным" и "радикальным".

Размах и успехи революционного движения 1905 года скорее стимулировали развитие либеральных, а не революционных сил России. Конституция, неохотно данная царем в 1905 году, узаконила некоторые виды партийной деятельности. Кроме того, буря революционных событий вызвала у либералов опасения и заставила их с большим вниманием отнестись к тому, что разнило их от революционных радикалов. Отражением этого нового направления стал идеологический манифест, выпущенный рядом выдающихся представителей интеллигенции, которые ранее были тесно связаны с революцией.2 Хотя никакого сближения между этими либеральными интеллигентами и государственной властью не произошло, опасность, выявившаяся в ходе событий 1905 года, придала силу - даже в глазах твердокаменных сторонников самодержавия — либеральным аргументам. Правительство признало необходимость внимательнее разобраться в проблемах развития общества. Так как революционеры-интеллигенты сумели установить контакт с силами общественного раскола, либералы, и даже консерваторы, стали в свою очередь искать поддержки масс в борьбе против революционного движения. Эти тенденции объясняют ряд отличительных черт русской политической жизни начала века. На самом низшем уровне - только что осознанная потребность в народной поддержке заставила правительство организовать "реакцию снизу" в виде так называемых патриотических союзов, подобных Союзу русского народа, и их террористических отростков ("черные сотни"). На несколько более высоком уровне — надежда на то, что крестьянство поддержит существующий режим в силу исконной преданности царю, заставила правительство распространить на крестьян право участия в выборах. Однако, это право было урезано, после того как выборы в Первую и Вторую Думу не оправдали ожиданий правительства. Наконец на высшем уровне - на уровне государственного планирования — необходимость опереться на широкую поддержку народа привела к реформе, связанной с именем Столыпина.