Виталий Сертаков - Змей

Вне сомнения, внезапный интерес оперативного отдела к научным изысканиям смотрелся по меньшей мере нелепо. Но ведь и запретного ничего нет, неуверенно убеждал себя Молин.

Как срочно? Боже упаси, вообще не к спеху. Только так и следовало отвечать, и не иначе. Коли проект планируют прикрыть, очень возможно, что он сует голову в петлю, а эти фамилии уже засветились. Молин с трагической миной на лице отнекался от предложения о совместном походе в буфет. Нет, нет, мне и так хреново, поброжу по городу, не хочу никому пятничный вечер портить…

Любановский произнес в трубку «да». Спустя десять минут Макс сидел у него в кабинете, а еще через десять минут они неслись на служебном «БМВ» в какой-то крутой винный магазин.

– Наличкой не годится! – категорически заявил Юрик. – Я представил тебя, как коллегу из Питера, скромный партнерский подарок будет в самую точку. Связи, Макс, дороже любых денег…

Молин, кряхтя, согласился на покупку коньяка, после чего они еще довольно долго кружили по столице, рабочий день Любановского все никак не кончался. Кого-то подвозили, забирали бумаги, Юрик оставлял Макса в машине, сам дважды пересаживался в другие, что-то быстро обсуждал…

Странно, рассуждал Молин, глядя на пузатую фигурку бывшего школьного заводилы, мы оба вроде бы заняты одним и тем же, в широком смысле. Защищаем существующий порядок, он – изнутри, я, пожалуй, снаружи. Почему у него получается так весело, почему он избавлен от дурацких компромиссов и не рисует крестики в блокнотах? Его ждет семья, для которой он крутит левые бабки, не переживая за их запах. А меня в двадцать лет окрутили с идеей, и эта идея сношает всех нас, и меня, и Вукича, и Костина, и шефа, и Арзуева, и остальных, и будет сношать до самой смерти…

…А где тогда жизнь? Зачем тогда жить? Вопросик с немереной бородой, и тем не менее. Мы живем, подытожил он, чтобы продуцировать смерть, пусть не смерть, а управляемое безумие, ничем не лучше. Любановский имеет на лапу в своей транспортной ментовке, но, по крайней мере, он следит за порядком в поездах. Если с ним что-то случится, соберут почетный караул, помянут добрым словом, напишут в газетах, что стоял человек на страже законности, оберегал покой граждан. А кто обо мне сможет выдавить хоть одно доброе слово?

Захватили две бутылки водки и в полной темноте въехали под шлагбаум. Укрытый плащ-палаткой сержант взял под козырек. Любановский прижал к животу коробку со спиртным, утонул во мраке, затем вернулся без поклажи и велел ждать.

– Максимыч, ты хоть в Москве обитаешься, или где? Молчу, молчу… Скажем так: отпустят – заглядывай, о'кей? Попаримся, порыбачим! Заколебало так все, не поверишь! То ли дело в Заполярье, весело жили, скажи? Просто, бедно, но спокойно, а тут, как белка в колесе…

Дверца отворилась, на пассажирское сиденье уселся некто огромный, в кожаной ментовской куртке. В свете приборного щитка Молин видел лишь стриженый затылок и левую руку, сжимавшую папку.

– Этот? – Собеседник, не оглядываясь, протянул фотографию. – Верхний не надо включать, фонариком посветите!

Снимок запечатлел кусок грязного кафельного пола. На полу в луже крови скрючился нестарый мужик, лет сорока. Одной рукой он зажимал порез на животе, другую вытянул вверх, точно приветствуя кого-то. Куртка задралась вместе с майкой, между нею и брючным ремнем синело тело. Густые светлые волосы слиплись в комок, измазались в крови, а на затылке приобрели цвет почти черный. Там, где торчало узкое лезвие.

– Я его живым не видел, – пожал плечами Молин.

На него надвинулась сонливая усталость. Зачем тогда коньяк покупали, если и так все подтверждается? Бритоголовый, по-прежнему не оборачиваясь, забрал карточку, взамен отдал листочек бумаги.

– Картина следующая. Залесский Петр Наумович, шестидесятого года, уроженец Новосибирска. Два высших образования, одно заочное. Аспирантура, кандидатская на кафедре общей химии тамошнего универа, ряд печатных работ. Все указано, мне и не выговорить… Последнее место работы, как ни смешно звучит, институт судебной медицины. Уволился в октябре девяносто восьмого, скорее, уволили, во время кризиса. Разведен. Судимостей нет, не успел получить. Последние пять лет место жительства неизвестно, в столице регистрировался трижды, у знакомых. Всплыл в феврале две тысячи первого, под Коломной накрыли мы большой цех, тогда у него была кличка Лесник. Сразу взять его не удалось, а когда нашли, за него вступились такие фигуры, что до суда не дошло. Исчез. Такие люди у них на вес платины… Известно только, что с ним работала какая-то женщина.