Баймухаметов Сергей - Сны золотые

святое, своего ребенка жалко... На самом же деле я знаю многих женщин, которые своих

дочерей сажали на иглу, торговали ими, доводили до самоубийства.

Последние два года я жила с одним уголовником, мелким рэкетиром... По моим

представлениям, богатый был, на руках - золотые цепи, вся квартира набита кайфом, маковой

соломкой то есть. А я все-таки дура была романтическая, хотя к тому времени уже три года на

игле просидела. И дура, и боялась, что он в тюрьму попадет. А что я тогда буду делать? Или

сама пойду по рукам, или они меня подомнут, будут делать со мной все, что захотят. А так - он

мой защитник был, покровитель, не позволял... Я его долго уговаривала не воровать, говорила, что денег я найду, заработаю. Я к тому времени немало нафарцевала, все у меня

было. В общем, уговорила. И начали мы проживать мои деньги, а потом и вещи. Поверите, последнюю золотую цепочку с себя сняла и продала. И настал день, когда нам и поесть было

не на что. А кайф был, запаслись заранее.

И вот, выходим мы как-то ночью побродить по улице, проходим мимо парикмахерской, а он

остановился и показывает молча на открытую форточку: кто-то оставил форточку открытой.

И говорит мне: фены вынесем, найдем, кому толкнуть. А с нами были еще два его приятеля и

подружка. Они тоже загалдели: вынесем, толкнем! Достали где-то бутылку пива, дали мне

выпить, я под кайфом, да еще под пивом, мне море по колено... Меня поставили на стреме, а

сами полезли, начали подавать мне тюки, фены, завернутые в простыни. Тюков шесть или

семь я приняла. А они пошли за такси, опять же меня оставили сторожить. Я хоть и под

кайфом, но все видела и все помню... Выворачивает из переулка такси, мне из него уже рукой

машут: мол, все путем. И тут - с двух сторон менты. Я кидаюсь к нему, к сожителю своему, автоматически так получилось, да любой бы человек на моем месте так сделал. И вдруг вижу: такси перед моим носом разворачивается - и по газам! Улетели мои верные товарищи!

Оставили меня.

Конечно, менты меня взяли, как говорят, с поличным. Привезли к себе, раздели, издевались, оскорбляли, как только хотели. Я набросилась на них, кому-то по морде дала, меня избили...

В общем, тогда-то я их всех окончательно возненавидела. И ментов подлых, и своих... друзей, что ли. Только у наркоманов друзей не бывает. И предательства у них нет. Это я их

возненавидела за предательство, а на самом деле предательства не было. По нашим

понятиям, это обычное дело. Каждый сам за себя и сам по себе. Это у вас говорят: дружба, любовь, порядочный человек, непорядочный человек, злой-добрый, благородный-низкий, трусливый-храбрый... А там никаких различий нет. Там и слов таких нет. Ни слов, ни

понятий, ни поступков. Совсем - нет. Пустота. Понимаете, там, где у нормальных людей

какие-то человеческие отношения, у наркоманов - пустота. Там даже слова «подлость» нет, а

есть - «подляна», и оно означает что-то свое, совсем другое, чем у вас. Я где-то читала про

колымскую лагерную жизнь в тридцатые годы, что там был один закон: умри ты сегодня, а я

завтра. Так и у нас...

Но в общем-то получилось даже лучше, что они уехали, бросили меня. Когда меня на

принудиловку положили в больницу, он приходил ко мне, мой сожитель. Много денег принес, умолял, чтобы я его не выдавала, не признавалась, что и он там был. Денег я не взяла, но и

про него ничего не сказала. Не потому, что я такой хорошей хочу показаться, а просто мне

адвокат посоветовал. Если бы сказала про них - получилось бы групповое ограбление по

предварительному сговору в компании с рецидивистом. А так я пошла по делу одна, да не за

ограбление, а за попытку...

Я считала, что попала в их мир просто по глупости и по доброте. А вот недавно узнала, что у

меня отец тоже наркоманом был, четыре года кололся. Значит, есть что-то наследственное.

Хотя глупости и доброты тоже было хоть отбавляй. Это правда, я девочка добрая была. И

училась хорошо. Первый курс медучилища закончила с отличием, и мне в порядке

исключения разрешили на каникулах поработать санитаркой. Сами понимаете, отец жил

отдельно, маминой зарплаты не хватало, а в пятнадцать лет уже хочется одеваться; ведь на

других, на богатых смотришь, на иностранцев...

В моей палате лежал один больной, взрослый уже человек, лет тридцать ему было, разговорчивый, ко мне так хорошо относился. А я была примерной санитаркой, умелой, мне

даже доверяли уколы делать. Однажды прихожу я к нему с уколом, а он говорит: «Оставь, я