Андрей Левицкий - Варвары Крыма

Отодвинув штору, я выглянул в зарешеченное окно. Стояла глубокая ночь, но город не спал; свет прожекторов озарял крыши обступивших башню зданий, по базарной площади и улицам двигались огни факелов и ламп, проезжали машины. Во дворе Большого дома было тише. Некоторые постройки вплотную примыкали к башне – бетонные площадки, стены, узкие проходы и закутки окружали ее. В тенях прятались часовые, иногда из полутьмы доносилось покашливание или шаги.

Я вернул штору на место, подкрался к двери и приложил к ней ухо. Кроме стука собственного сердца, ни чего не слышно. Взяв маузер за ствол, отодвинул засов, толкнул дверь и прыгнул наружу.

Никого. Я-то думал, Мира оставила там по меньшей мере одного охранника, и приготовился врезать ему рукоятью по голове, но снаружи было пусто. Сестренка, стало быть, не против, чтобы я прогулялся по Большому дому… Не рассчитывала же она, что я просто лягу спать?

Тускло освещенный коридор с одной стороны заканчивался стеной с забранным решеткой окном, а с другой – лестницей, по которой мы поднялись сюда. Если они так легко выпустили меня из комнаты, значит, как-то следят за мной? Я с подозрением оглядел коридор. Вроде никаких щелей, смотровых глазков…

«Они»? Почему «они»? Есть Мира, есть Влас… Нет, Влас тут ни при чем, он простой исполнитель, по роже видно: этот человек не командует ни в Херсон-Граде, ни в Большом доме. Так почему же меня не отпускает ощущение, что Мира – не единственная, кого надо опасаться?

Подойдя к лестнице, я стал осторожно спускаться.

Потому что Мира тоже не хозяйка Большого дома и города, посреди которого тот стоит. Потому что есть кто-то еще, настоящий хозяин. Темная фигура, стоящая за всем происходящим. Это он, тихий и невидимый, смотрит на меня из-за темных углов, это он поджидает меня в тенях у основания лестницы, он выглядывает из-за перил сверху, провожая меня взглядом…

Я даже приостановился, задрав голову. В проеме наверху никого не было, никто не следил, как я спускаюсь по ступеням. И все же присутствие постороннего ощущалось так явно, что я поежился.

Сквозь открытую дверь на площадку первого этажа проникал шум. Я видел обтянутое черной кожей плечо одного из наемников-охранников, неподвижно стоящего сбоку от двери, слышал голоса, храп, звук шагов. Обойдя лестницу, обнаружил железную дверь, закрытую на засов. Медленно, чтоб не скрипнул, сдвинул его.

За дверью от бетонной площадки в две стороны шли пологие лестницы. С одной доносились голоса. Крепко сжимая кинжал, я спустился по ней и остановился у поворота, из-за которого лился приглушенный свет. Разговаривали два человека, затем к ним присоединился третий. Судя по коротким отрывистым репликам и редким шлепкам, они играли в карты.

Я на цыпочках вернулся обратно, спустился по другой лестнице и снова прислушался. Тишина. Есть там кто-то или нет? Охранник вполне может сидеть на табурете или дремать, привалившись к холодной бетонной стене…

Сердце быстро стучало в груди. Занеся кинжал, я шагнул за угол.

Никого – пустой серый коридор. Впереди еще один поворот под прямым углом, там на стене горит, мерцая и едва слышно потрескивая, тускло-желтая стеклянная груша. Она свисает с ржавого крюка на черном проводе, который уходит в дырку в стене.

В неприятном бледно-желтом свете поблескивали лужицы воды на полу, потеки влаги темнели на стенах. Я двинулся по коридору, приложив руку к груди и выставив перед собой нож. С каждым шагом к повороту сердце стучало все сильнее, и снова мне показалось, что оно разрослось, заняло всю грудь и колотится не только в левой, но и в правой ее половине. Коридор был ужасен. В нем не было ничего угрожающего, но этот бледный, болезненный свет, эта мерцающая желтая лампочка на стене, ее тихое равнодушное потрескивание, кривые бетонные стены и пол в лужицах застоявшейся воды казались порождением ночного кошмара.

Поворот все ближе. Если так будет продолжаться, сердце вообще выскочит из груди, проломив ребра. Хуже всего – непонятно, что же меня так пугает. Этот страх не поддается логике.

Глубоко вдохнув, я шагнул за поворот. Там был такой же коридор, только без лампочки, зато с тремя дверями в стене слева. Две приоткрыты.

Пройдя мимо первой, запертой, я остановился под второй. Сквозь стук сердца услышал бормотание. Глаза почему-то начали слезиться, я потер их кулаками, посмотрел на побелевшие от напряжения костяшки пальцев, которыми сжимал кинжал, толкнул дверь и шагнул внутрь.