mmmavro.org | День 42, Тюрьма-2

В камере воцарилось неловкое молчание.

– Кхе-кхе!.. – наконец смущенно покряхтел один из дедов, пряча глаза. – Может, чайку заварить?

– Какого еще чайку!!! – завопил Снегирев. – И что теперь?!

– Могут и раскрутить.

– Что значит: раскрутить?

– Дело возбудить. За наркотики.

Снегирев обессиленно опустился на чью-то шконку. Действительность начинала походить на какой-то дурной сон. Когда хочешь, хочешь проснуться!.. – и не можешь.

Господи, как я вообще здесь оказался!? – со смертной тоской подумал он, обводя глазами камеру. Сплошное железо, все серое, казенное… – Жил себе, жил… Нельзя дразнить судьбу! В тюрьму на экскурсию съездить собрался на недельку!.. Съездил!

– Ах, да! Мне же еще собираться сказали! С вещами! – спохватился он. – А это что значит?

– В другую камеру переводят, – горестно вздохнул ближайший к нему дед, грустно глядя на холодильник. «Прощай, сыр и колбаса!» – явственно читалось в его печальном взоре.

В дверь камеры постучали.

– Снегирев, собрался?

– Да я еще и не начал даже!

– Поторопитесь.

………………………..

Через полчаса Снегирев, нагруженный бесчисленными пакетами и свертками, пыхтя тащился по бесконечным тюремным лестницам и коридорам. Идущий рядом по скучающим видом охранник даже и не думал ему помочь.

Четвертый этаж… Третий… Ниже,.. ниже… Дно.

Гулкий широкий коридор и запах пота и немытых человеческих тел из-под дверей.

– Заходите!

Снегирев зашел и даже зажмурился от неожиданности. Забитая людьми камера. Жара. Духота. Влажность. Развешанное повсюду мокрое белье. На всех шконках сидят полуголые, густо татуированные зэки. Многие курят. В камере плавают клубы едкого табачного дыма.

Дверь за спиной захлопывается.

Снегирев остается один на один со всей этой уголовной публикой. Со своими свертками и авоськами в руках.

– Ну, чё у тормозов застрял, братан! Проходи к дубку, садись! – здоровенный детина со сгнившими коричневыми передними зубами встал навстречу Снегиреву.

Снегирев неуверенно подошел к столу. Он пребывал в каком-то шоке.

– Чифирнешь? – детина придвинул Снегиреву кружку с какой-то темно-коричневой жидкостью.

– Э-э... – промялил совершенно потерянный Снегирев. Он решительно не знал, как ему себя вести. Отказаться? А вдруг нельзя отказываться?!

– Давай-давай! – ободряюще кивнул ему зек.

Снегирев взял кружку и глотнул. Горечь – чудовищная! Горло сразу свело. Снегирев осторожно поставил кружку обратно на стол.

– Да нет, я вообще-то не пью чифир, – робко произнес он.

Зэк спокойно взял кружку Снигирева и тоже сделал из нее глоток.

– Первоход? – миролюбиво поинтересовался он.

– Что? – не понял Снегирев.

– Первый раз в тюрьме?

– Да! – поспешно сказал Снегирев. – То есть нет! Меня из другой камеры перевели, – пояснил он. – И вообще это какое-то недоразумение!

– Мы здесь все по недоразумению! – весело загоготал детина и сделал еще глоток.

– Да нет!.. Вы не понимаете!.. Я действительно!.. – сбивчиво и торопливо залопотал Снегирев, спеша рассказать свою невероятную историю. – Я!..

– Да!.. плохо твое дело, братуха! – сочувственно покивал Снегиреву зэк, внимательно выслушав его бессвязный рассказ. – Это тебе дело шьют.

– Точно! – подтвердил другой зэк. – У меня кореша так раскрутили по 228-й.

– Что? – переспросил Снегирев. – По какой еще 228-й?

– Ну, 228-я статья. Хранение и распространение наркотиков, – пояснил первый зэк, с интересом глядя на Снегирева как на какое-то диковинное насекомое. Человек не знает таких элементарных вещей!

– Но зачем??!! Почему?! – воскликнул пораженный донельзя Снегирев. – Зачем??!!

– Мусора! – пожал плечами зэк. – Чего ты хочешь!

– Да его, козла, небось жаба задушила, как он в твой холодильник заглянул! – поддержал и второй зэк. – Как это так, зэк такое ест!? Он и сам-то небось этого в жизни никогда не хавал!

– («Я не зэк!» – хотел сказать Снегирев, но промолчал.) И сколько мне грозит? – замирая, поинтересовался он.

– Смотря, сколько герыча было, – зэк опять глотнул своего чифира. – Сколько у тебя изъяли?

– Ну, я не знаю… – замялся Снегирев, припоминая. – Ну,.. пакетик такой…

– Что, целый пакетик? – присвистнул второй зек и переглянулся с первым. – Да-а!.. Паршиво. Червонец как с куста!

– Какой червонец?

– Десять лет.

Снегирев закрыл глаза. Ему захотелось заплакать. Разрыдаться! Если бы не камера, не десятки глядящих на него со всех сторон внимательных и насмешливых глаз, он бы, несомненно, так и сделал.