Алексей Ручий - Ком@

Художник докурил и бросил окурок на землю. Потом ногой надвинул на него кучку песка. Посмотрел на пустой холст с одиноким масляным мазком. Туча… он видел там тучу. И море свинцового цвета. Последний месяц он почти беспробудно пил (старая проблема… но я не алкоголик!.. не алкоголик…). Таким образом он сводил счеты со своим давно давшим трещину существованием. Алкоголь заключал временное перемирие в его старой войне с реальностью и самим собой (эта картина не выходила из головы: огромные тучи над хранящим гробовое молчание морем, готовые разрешиться холодными дождем, - она въелась в мозг словно кислота). Еще он думал о самоубийстве.

Самоубийство. Последний аргумент того, кто всю свою сознательную жизнь ведет спор с незримым оппонентом, сидящим внутри его собственной головы (этот пустынный пляж, конец курортного сезона, монотонный гул моря, похожий на белый шум, льющийся из динамиков радиоприемника, потому что ни одна станция не ловится, потому что все радиостанции навсегда прекратили свое существование как, впрочем, и люди, потому что ровно тысячу лет назад был Апокалипсис, ядерный взрыв, чума, падение огромного раскаленного метеорита, и теперь планета предоставлена лишь самой себе). Существует множество способов самоубийства, но ни один не дает твердой гарантии того, что твоя смерть поможет хоть кому-то, даже тебе самому. Смерть в этом плане – ненадежный партнер.

Художник видит, как в туманной морской дали материализуется парус, распластанный над водой. Он то взмывает над синей гладью (сменившей, кстати, свой оттенок на темно-синий), то ныряет в морскую бездну. Художник снова потянулся к пачке «Голуаза». Сигареты успокаивают.

В соснах вновь зашумел усилившийся ветер. Художник отметил про себя, что облаков на небе стало больше, и они поменяли свой цвет с молочно белого на синеватый, с вкраплениями фиолетового. Линия горизонта, где море мягко сливалось с небом, потемнела и обозначилась резче, словно ее подвели химическим карандашом. Значит, точно будет дождь.

Художник сделал еще один мазок (нет, так не пойдет… черт, руки дрожат, чтоб им…). Преобладание синего и фиолетового. Оттенки серого. Палитра дождя.

Вчерашняя телеграмма… Это что-то вроде повестки, которой тебя вызывают на собственную казнь. Неужели все так плохо? (Да ты прекрасно знаешь, что все – хуже некуда). Его семейные отношения зашли в тупик (как и все остальное, дружище, как и все остальное…) Жена уходит (даже удивительно, что она не сделала этого раньше, любая другая женщина на ее месте не стала бы так долго проявлять чудеса терпения). Развод. А это значит, что ребенка она тоже заберет (о, мой белокурый ангел…). Им надоело ждать, когда пробьет его звездный час, и он явит миру свое лучшее полотно, свой шедевр, в который он теперь и сам верит с трудом (как ты не понимаешь, его не будет, не бу-дет!). Слишком долго он кормил иллюзиями себя и их. А жизнь в это время забирала свое. Она решила поставить точку.

Рука Художника дрогнула, и холст обезобразило жирное пятно масляной краски – пятно лилового цвета, похожее на тучу. Как глупо, нелепо и бессмысленно устроен мир. К чему все эти картины, тысячи картин, когда-либо созданных людьми, если жизнь одного отдельно взятого человека катится ко всем чертям? Художник обмакнул кисть в краску и вывел крупными буквами чуть пониже пятна: «НЕУДАЧНИК». Неудачник – вот ты кто.

Он полез в карман за очередной сигаретой и увидел, что в его сторону идет высокий парень спортивного вида из той компании, что отдыхала под соснами. В одной руке он держал бутылку, в другой – сигарету. Он шел, загребая песок босыми ногами и немного пошатываясь. На лице у него застыла пьяная улыбка. Только его здесь не хватало – подумал Художник. Он не любил любопытствующих, которых как магнитом тянуло к людям с мольбертом.

Художник быстрыми мазками зарисовал только что написанное слово, он не хотел, чтобы кто-то еще был свидетелем его внутреннего состояния (не хочешь мести сор из избы или боишься правды?). Еще несколькими умелыми движениями вывел неровный абрис дождевой тучи, простертой над морской гладью. Потом отложил кисть в сторону и закурил. Парень приближался.

На нем были вытертые джинсы, подвернутые снизу до колен, и майка защитного цвета, плотно облегающая тренированное тело. Он остановился метрах в двух от того места, где сидел Художник.

- Привет, - добродушно сказал он.

Художник окинул его профессиональным взглядом. Высокий лоб, прямой нос, голубые глаза и светлые волосы. Губы по-детски пухлые. Он мог бы написать его портрет несколькими точными мазками.