Array Array - Русская жизнь 29.02.08 Писатели

Хочется напомнить и о том, что балканские (да и абхазские, приднестровские) вояжи Лимонова так же, как и в случае с Нью-Йорком, открыли русской литературе неизвестный пейзаж, но на этот раз уже батальный, а не урбанистический. Его фронтовые записки дали панораму воюющих республик, которые Россия предала и продала, хронику войн, которые отсутствуют в русской истории хотя бы потому, что на карте в этот момент, по сути, не было самой России. Тогда, в 1992 году, за неимением царских и советских властей, не боявшихся драться хоть со всем миром, придя на помощь слабейшему, за всю слинявшую империю отвечал один «хулиган» Лимонов. В своей последней на сегодняшний день книге «СМРТ», посвященной балканским событиям, он лаконично и даже несколько растерянно рассказывает, как приходилось ему общаться с толпами сербских беженцев, с надеждой глядевших на него, как на писателя и русского, беженцев, убеждавших его в том, что «Ельцин - усташ!», пока он - без всякого практического смысла, просто чтобы поддержать их хоть чем-то, много часов сидел и записывал имена, адреса сгоревших домов… И мне бы хотелось, чтобы эту сцену увидели те литературные пакеты, надутые воздухом, что много лет объясняли нам про неспособность Лимонова сострадать кому-либо или жалеть кого-то.

Другой традиционный пункт обвинения, уже на родине, а не на Западе - «соблазнение экстремизмом неопытной молодежи». А и в самом деле, хорошо ли совсем молодому человеку в России 1990-х, и тем более 2000-х рисковать за бестолковое и опасное, но взаправду революционное дело? В душе у каждого Алеши своя правда, и разрешить эту моральную коллизию за других невозможно, но с уверенностью можно сказать только одно. Насажденный в нашем бедном отечестве за последние полтора десятка лет торгово-материалистический, жадно-хватательный рай до того тошнотворен, до того омерзителен, что любая попытка хоть как-то да выступить против него - достойна восхищения. Другое дело, что нынешних, равно как и прежних времен народовольцев по молодости волнует отнюдь не экономический и содержательный принцип; им кажется, что швырни они чем-то в кого, громко выговори то, о чем помалкивают другие - и мир будет сотрясен, и зло тотчас обрушится. Но не обрушивается, и они чем дальше, тем больше платят за свое простодушное бесстрашие. Однако не в Лимонове здесь дело, но в их собственной, возрастной и этической готовности к жертве. Разве можно сказать, что так страшно погибший в конце 2007-го от рук «наводящих на районе порядок» 22-летний серпуховский большевик Червочкин умер по вине своего политического учителя? Это было бы неуважением к памяти мертвого, прежде всего. Тем более что сам Лимонов сохранил ровно то же нежелание «учитывать обстановку», пронеся его через несколько эпох - и неоднократно мог бы кончить жизнь так же неожиданно и ужасно, как и великое множество революционеров. Бог сохранил его - и, может быть, не только для литературы, но и в качестве примера для тех, кому требуется рисковать и доказывать. Я вовсе не уверен в верности их путей - но все лучше подпольщики и агитаторы, чем менеджеры среднего звена и миноритарные акционеры.

Есть в жизни Лимонова и совершенно официальное, государственное обвинение - арест, суд, тюрьма, угроза повторного срока etc. Не могу судить о юридической и сущностной сторонах его уголовного дела, затем что не знаю их, но очевидно вот что. Нынешняя Россия приучила нас к тому, что за судом всегда стоят деньги, что любой приговоренный, как, впрочем, и обвиняющий, и уж тем более всякий, стоящий за занавеской и проявляющий инициативу возбуждения серьезного дела, - причастен к чему-то финансово. Гангстеры топят других гангстеров, те утягивают за собой на дно первых, лопаются интересные схемы, возникают новые, и каждый в чем-нибудь да виновен по части кассы и утянутых из нее условных и безусловных единиц наличности. А потому за бизнес-подсудимых на масштабных процессах в России как-то сложно заступаться - сразу думаешь, что крали, мол, крали, да не поделили, тоже мне достиженьице. И вот именно на этом, абсолютно ровном фоне реальности, в которой людей разделяет исключительно кэш, обнаружился человек, применительно к которому «наказание» имело уж точно не коммерческую подоплеку - совершенно как во времена Чернышевского. «Бесплатно» сесть в тюрьму по бунташному, революционному делу в эпоху невозбранной торговли всем, включая маму, папу и детишек, - означало проявить себе человеком совершенно иного склада, нежели окружающие нас улыбчивые существа с «позитивом» и «маркетингом».