Самый тёмный час

Теперь осталось самое сложное – собрать компоненты устройства, замаскировать его и запустить таймер. Грызуны пищат, но ни один ко мне близко не приблизился, хотя судя по всему их гнездо тут совсем рядом. Странно, но от чего-то возникло ощущение, будто крысы поняли – ни странный человек, ни баллон который он зарывает в тряпьё у стены им ни чем не грозят. Сам контейнер – десятилитровый баллон в дырчатом кожухе с гнездом активации внутреннего механизма запуска таймера под выдвижной крышкой. Большая его часть – резервуар с активным веществом и устройство самоликвидации. Соединив наручный коммуникатор с баллоном гибким шнуром, вбиваю цифры пароля и как только процесс активации проходит, ввожу нужное время. На двойном монохромном дисплее, подсвеченном изнутри слабым светодиодом, чтобы только разобрать цифры, но ни в коем случае не засветить местоположение, побежали цифры. До активации осталось ровно шесть часов. Созданный из прочного полимера, баллон развалится под воздействием высвобожденного микровзрывом реагента, как только выйдет срок указанный на таймере. А до этого момента баллон будет просто лежать, а то, что сейчас скрыто внутри, будет тихо выходить наружу сквозь открывшиеся дыры в корпусе. Набрав на Пристроив контейнер у стенки и замаскировав его кусками пакли и вонючей ветоши, ещё раз осмотрев закладку со стороны, ухожу так же тихо, как и вошёл…

…Город мы покидаем спустя три часа мучительного ожидания в подвале только что построенной многоэтажке, откуда был единственный безопасный вход в канализацию. Всё время пока я лазил по колодцам, ребята сидели и ждали, ловя каждое движение снаружи и напряжённо вслушиваясь в переговоры местной полиции. В случае обнаружения, их задача увести волкодавов за собой и любой ценой не дать обнаружить истинную цель нашего визита в Анкоридж. Когда я поднимаюсь наверх и показываю большой палец, внутреннее напряжение сквозившее в позах и жестах ребят немного спадает. Карась посылает в эфир сжатый миллисекундный пакет радиоволн, теперь где положено знают, что посылка успешно доставлена. Ещё долгих три часа мы сидели в подвале, пока наблюдающий за подъездной дорогой Карась не дал сигнал о том. Что к стройплощадке приближается невзрачный крытый грузовик, на которых тут осуществляют мелкие грузоперевозки. Машина остановилась в переулке и мы благополучно забравшись в кузов снова тронулись в путь.

… Снова, как и в ту злополучную ночь, меня окружали холод и темнота. Внутренность кузова полуторки пахла старым деревом и комнатной пылью. Сквозь щели иногда помаргивали редкие всполохи света, от уличных фонарей и проскакивающих мимо домов. Прислонившись спиной к мелко подрагивающей жестяной стене, я ещё раз прислушался к собственным ощущениям: острота восприятия несколько притупилась, однако это только усилило ту полноту спектра чувств, которые словно бы проснулись после долгой спячки. И хоть мы ещё далеко от дома и расслабляться время не пришло, я ощущал прилив хорошего настроения. Когда страх вернулся на той просёлочной дороге, впервые за столько времени стало не всё равно что случится в следующий миг. Пускай жизнь бывает коротка, но чёрт побери, как же приятно быть действительно живым!

****

Россия, 7 ноября 2011 года. Освобождённая территория РФ, г. Хабаровск. Примерно 2183км от любой точки соприкосновения с войсками Коалиции. 15-ая палата военного госпиталя №33, отделение для выздоравливающих. Антон «Ропша» Варламов, рядовой. Живые и мёртвые.

… Сон ушёл, забрав с собой остатки неясных грёз, смысл которых сводился к тому, что на меня снова падали обломки башни. В круг синевато-белого света у изголовья попала свесившаяся с соседней койки худая рука. Осторожно спустив ноги на пол, сажусь. Взгляд машинально опустился влево и вниз, чтобы отметить время по наручным часам, но увы, кроме серовато-белой казённой пижамы на мне ничего нет. Думаю, что и часов тоже не отыщу – ходят упорные слухи, что местный каптёр в тихаря подворовывает вещи раненых и умерших. Участь часов точно разделят нож и трофейный прицел, а уж берцы и подавно. Ничего кроме лёгкого сожаления по этому поводу я не испытывал, главное, что остался жив и не покалечен. В любом случае, мне повезло больше, чем соседу слева, чья рука свесилась почти до самого пола, синевато-бледная ладонь с обломанными ногтями на длинных узловатых пальцах обращена вверх в невольно просящем жесте. Парня зовут не то Толик, не то Коля, точно сейчас вспомнить не получается. Люди в нашей палате надолго не задерживались и свести знакомство некогда. Про закованного в гипсовый панцирь соседа, я слышал, что он из стройбата, который помогал восстанавливать какой-то порт на побережье. Из-за невнимательности сапёров, этот пацан и ещё человек десять строителей напоролись на неразорвавшийся снаряд. Ударной волной и осколками убило всех, кроме Коли-Толи. Основной удар приняла на себя бетонная стена, которой солдата и придавило. История похожая на мою, только везение у нас с соседом вышло разное: он остался без левой ноги по колено и с перебитым позвоночником, а я отделался парой сломанных рёбер и рваной раной на бедре. По счастью, осколок не задел артерию, но крови всё равно вытекло много. Слабость ощущалась даже теперь, когда до выписки оставалось каких-то пять часов. Повинуясь выработанной за время лечения привычке, осторожно встаю и нагнувшись бережно поднимаю руку парня и кладу поверх одеяла. Случайно коснувшись кончиков пальцев строителя, чувствую как внутри что-то оборвалось – они были мертвенно холодны. Поспешно наклонившись к лицу раненого и пытаясь различить малейшее дыхание, замираю так на несколько мгновений. На худом, заострившемся лице выделялись открытые карие глаза, смотрящие в потолок, а по сути уже в пустоту. Стараясь не будить остальных шестерых соседей, накинув халат, тихо выхожу в коридор. Тут всегда горит верхний свет, больница за пределами палаты не спит.