Сергей Заяицкий - Судьбе загадка (сборник)

Милый, я хочу, чтоб ты раздел пальто.

Отказать женщине в такой просьбе, да ещё на любовном свидании, было немыслимо. Поэтому он с ужасом снял пальто и сразу почувствовал, как ночной холод впился в его тело тысячью холодных булавок.

Она расстегнула ему рубашку и горячей рукой погладила его грудь. И тотчас со стоном ринулась на него, впилась зубами ему в шею, обвила его руками, ногами, так что он, не удержавшись, полетел прямо на холодную мокрую траву.

Владей мною. Милый, владей мною,- шептала она, терзая его и, как вампир, впиваясь ему в губы.

Сейчас, сию минуту,- бормотал он, щелкая зубами, а сам думал: «Ну, воспаление лёгких обеспечено».

– – Скорей, скорей! – стонала она.

Сейчас… зачем торопиться? Ожидание… бу- бу… бу… всего слаще.

Я не могу ждать. Бери меня.

Он молчал, корчась от озноба.

Еврейка вдруг встала и отошла в сторону.

– Если вы бессильный,- произнесла она с презрением, – зачем вы меня звали?

– Уверяю вас… бу-бу-бу…

– Что мне ваши уверения… Я не совсем дура.

Он смущённо подбирался к пальто и надел его.

– Дорогая моя! Сокровище моё!

Он обнял её с чувством прадедушки, обнимающего правнучку…

Она с некоторой надеждой страстно прильнула к нему.

Он старался вспомнить что-нибудь очень пикантное из своей жизни, но и воображение его застыло.

Еврейка с дикой злобой вдруг оттолкнула его и исчезла во мраке.

Степан Андреевич побежал к себе в комнату. Там было очень тепло, даже душно. «Обязательно простужусь»,- думал он.

За стеною Марья ещё возилась с посудой. Он пошёл к ней.

Марья, чайку горячего нету? – спросил он, задыхаясь от злющей махорки.

Остыв чай.

Гулял я сейчас, очень холодно.

Марья лукаво и добродушно улыбнулась.

Затем она полезла под кровать и вытащила какую-то чудную восьмигранную бутыль. Из неё она налила в чашку какой-то прозрачной жидкости.

– Це добже чаю,- сказала она.- Пивайте.

Степан Андреевич выпил.

Глаза у него вылезли на лоб, дух захватило, но по жилам мгновенно разлилась приятная теплота.

А Марья, любуясь произведённым эффектом, скала басом:

– Самогон.

И опять тщательно спрятала бутылку.

Степан Андреевич пошёл к себе. Но прежде закрыть последнюю ставню, он ещё раз выглянул в тёмную, уже осеннюю ночь. Никакого не было сожаления о неудавшемся свидании. Неужели старость?

Где-то над рекою снова пел хор. Мирно тявкали на дворах неисчислимые баклажанские псы.

И вдруг – трах.

Выстрел. Недалёкий выстрел.

И тотчас: трах, трах!

Второй и третий.

Мгновенно оборвалось пение. Бешено, надрываясь залаяли теперь псы, во мраке почуявшие что-то знакомое. Басом загудели на кошелевском дворе старые собаки.

Степан Андреевич испугался и, томясь от одиночества, пошёл опять в кухню.

Там на крыльце стояла уже тётушка, Вера и Марья. Все они прислушивались, наклонившись вперёд, и Степану Андреевичу сделали предостерегающий жест. И он тоже замер, со страхом глядя на Екатерину Сергеевну. Но у той (странно!) лицо не выражало ни ужаса, ни удивления, она с загадочной улыбкою поглядывала на Степана Андреевича, словно говорила: «Подожди, Стёпа, то ли ещё будет. Узнаешь, какие наши Баклажаны».

И вот вдали послышался бешеный лошадиный галоп. Страшно цокали по мостовой подковы в карьер несущегося коня.

А ведь это по главной улице! – прошептала Вера.

И в то же время где-то уже близко раздался человеческий и в то же время нечеловеческий визг, пронзительный и страшный.

Что это? – пробормотал Степан Андреевич.

Это Лукерья,- спокойно сказала Вера.- Она где-нибудь здесь под забором ночевала. У неё бывают по ночам такие припадки, она же идиотка…

Услыхала выстрелы и вспомнила…- начала было Екатерина Сергеевна, но осеклась.

Галоп между тем затих вдали.

– Знаешь что, Марья,- сказала Екатерина Сергеевна- надо бы ворота запереть, как «тогда» запирали.

Степана Андреевича больно резануло это «тогда».

И Марья молча, как бы сознавая всю важность этого распоряжения, пошла к воротам.

– Но что это может означать? – спросил Степан Андреевич с чувством неопытного путешественника, ищущего поддержки у знающих все местных жителей.

Кто ж знает! – сказала Екатерина Сергеевна.- Дело ночное. Ишь, собаки-то! Вспомнили!

И опять какая-то загадочно-умилённая улыбка осветила её доброе старческое личико.

Заперла,- серьёзно сказала Марья,- дюже крепко.

И все молча разошлись.

Степан Андреевич тщательно запер ставни. Он лёг, но не мог спать. То ли он в самом деле заболевал воспалением лёгких, но какой-то кошмар навалился на него и свинцовым крылом придавил ему сердце.