Сергей Заяицкий - Судьбе загадка (сборник)

Студенты тоже… ехали бы в земский союз… Один за столом вдруг гаркнул: «В Москве все переворота ждут!» А Мария Николаевна, вы знаете, близка с царской фамилией…

Ну да она же его и срезала… и тонко…

– Да… да… Говорит: в Англии есть хороший обычай за столом не разговаривать… А?

Но вас узнать нельзя в форме.

А к вам так идут косынки.

Поздно, поздно, надо было с этого начать…

Нина Петровна и Лиля закатились было, но вдруг умолкли. В комнату вошла очень красивая и очень почтенная дама в белой косынке и чёрном платье, украшенном на груди красным крестом.

Позади неё усатый кривоногий солдат с лоснящимися щёками нёс на блюдечке какие-то пилюли.

Грензен и Кувашев подошли к ручке.

Нина Петровна опять сказала, но очень почтительно:

Это наши друзья: Лососинов и Соврищев.

Дама испытующе посмотрела на них и протянула руку.

Очень рада,- сказала она и, обернувшись к солдату: – Кидай сюда!

Солдат присел на корточки и кинул в щель возле двери три пилюли.

Ну как, помогает? – спросил Грензен почтительно, но игриво.

Через три дня все подохнут,- отвечала спокойно дама и пошла к следующей щели возле окна.

Et nous aussi? (И мы также?)- прошептал князь.

Cessez!..(Перестаньте)

Дама и солдат прошли в соседнюю комнату. Соврищев вдруг почувствовал себя в своей тарелке. Он в припадке восторга слегка пожал Лиле руку между плечом и локтем.

А Степан Александрович снова угрюмо поглядел в окно.

На грязном плацу продолжалось избиение чучела. Внизу зазвонил колокольчик.

А не вредно сейчас позавтракать,- заметил Грензен.

Соврищев войну представлял себе иначе.

С Грензеном и князем Соврищев тотчас же подружился.

Степан Александрович был охвачен каким-то непонятным раздражением, хмурился и старался не сосредоточивать своих мыслей на формах Нины Петровны, что плохо ему удавалось.

Весь день прошёл в болтовне о московских знакомых, и под конец Степан Александрович стал серьёзно сомневаться, что война на самом деле

происходит.

Когда наступил вечер и все разошлись по своим комнатам, Соврищев сказал Степану Александровичу, кивая на Грензена и князя:

Поедем с ними.

Куда?

К одной здешней жительнице.

Степан Александрович ничего не ответил, с раздражением разделся, лёг и отвернулся от своих трёх сожителей.

Пойдёмте, в самом деле, Лососинов, какого черта? – сказал князь, надевая куртку из солдатского сукна.

Вы, вероятно, устали с дороги? – вежливо заметил Грензен и возвёл очи к потолку.- Ах, я вас вполне понимаю. Мне стоит проехать в поезде один день, и я пропащий человек.

Пойдём, балда! – прибавил Соврищев, обнаглевший за этот день до неузнаваемости.

Я не за этим приехал на войну,- сказал Степан Александрович,- девочки есть и в Москве.

Таких, как здесь, нет! – воскликнул князь.

А вы знаете, он прав,- все так же вежливо произнёс Грензен,- здешние девочки совершенно исключительны!.. Бог их знает, как они ухитряются сохранять духовную невинность, с ними можно даже разговаривать на отвлечённые темы… Нет, серьёзно… Вот Юзя… она историю искусств Любке читала…

– Какой Любке? Которая ушами двигает?

– Ну, Любке… такой учёный…

– А!.. Любке…

– Пойдём, ты с ними о философии поговоришь…

– Птица, философ… Ха, ха!..

Соврищев и князь расхохотались, а Грензен вежливо и укоризненно качал головой.

Good night (Спокойной ночи), – сказал он, после чего все трое весьма ловко вылезли в форточку и скрылись во мгле,

Лососинов задёрнул штору и не успел даже собраться с мыслями, как дверь отворилась и в комнату вошла Марья Николаевна.

Степан Александрович в ужасе кинулся под одеяло и, как нарочно, никак не мог укрыться. Одеяло как-то завернулось, и он, бормоча несвязные извинения, болтал голыми ногами.

Пожалуйста, не нервничайте,- сказала Марья Николаевна,- я вам в бабушки гожусь.

И, поправив одеяло, она села на край постели.

Я все слышала,- проговорила она тихо и торжественно,- вы благородный юноша.

Лососинов смущённо глядел в её прекрасные черные глаза и не знал, что отвечать.

Вы честно и порядочно поступили, не пойдя с ними,- продолжала она,- и я уверена, что вы хорошо можете повлиять на князя. Бедный князь погибает в сетях одной шлюхи… Родители шлют мне телеграмму за телеграммой, а что я могу поделать с этим сорванцом? Не могу же я его драть. Повлияйте на него… вы сделаете святое дело!

Степан Александрович почувствовал гордость и умилился от сознания своей добродетели.