Николас Спаркс: Спеши любить

– Нет, – негромко отозвалась Джейми.

– Почему? Тебе так плохо?

Джейми взяла меня за руку.

– Нет. Честное слово, сегодня я себя очень хорошо чувствую. Просто хочу быть дома утром, когда отец уходит в церковь, и проводить с ним как можно больше времени.

«Прежде чем умру». Меня затошнило.

– Когда врачи впервые нам сказали, – продолжала она, – они настаивали, чтобы я по возможности вела нормальный образ жизни, пока хватит сил. Это поможет организму бороться.

– Ничего нормального я здесь не вижу, – с горечью возразил я.

– Понимаю.

– Тебе страшно?

Я думал, она ответит «нет», скажет что-нибудь мудрое или попытается объяснить, что это все воля Божья.

Джейми посмотрела в сторону.

– Да, – наконец сказала она. – Очень.

– Тогда зачем ты это скрываешь?

– Я не скрываю. Просто думаю об этом, когда одна.

– Потому что не доверяешь мне?

– Нет, – возразила Джейми. – Потому что тогда тебе тоже будет страшно.

Я начал молиться о чуде.

Ведь чудеса то и дело случаются – я читал об этом в газетах. Люди, казалось, обреченные на неподвижность, начинают ходить; они выживают в ужасных катастрофах, когда надежды уже нет. В Бофор частенько забредал какой-нибудь странствующий проповедник, и местные жители валом валили смотреть на исцеления. Я тоже ходил пару раз, и, хотя большинство этих исцелений были ловкими трюками, порой случались и вещи, которым я не находил объяснения. Старик Суини, городской пекарь, во время войны был артиллеристом; в результате месяцев пальбы он оглох на одно ухо. Никаких фокусов – он действительно ничего не слышал, и в детстве мы ловко пользовались этим, чтобы таскать у него булочки с корицей. Но проповедник начал неистово молиться, а затем коснулся рукой головы Суини. Тот громко вскрикнул, так что присутствующие буквально подскочили; на лице у старика появилось выражение ужаса, как будто его ткнули раскаленным железом, потом пекарь потряс головой, оглянулся и прошептал: «Я снова слышу». Он сам не решался в это поверить. Когда Суини вернулся на место, проповедник сказал: «Господь может все. Он внемлет нашим молитвам».

Поэтому тем вечером я открыл Библию, которую Джейми подарила мне на Рождество, и начал читать. Конечно, я слушал ее в воскресной школе и в церкви, но, честно говоря, помнил только ключевые места: Господь насылает семь казней на Египет, чтобы израильтяне могли уйти; кит глотает Иону; Иисус ходит по воде и воскрешает Лазаря. Ну и так далее. Я знал, что практически в каждой главе Библии говорится о каком-нибудь значительном деянии Бога, но, будучи христианином, по необходимости налегал только на Новый Завет, а потому понятия не имел о таких лицах, как Осия, Руфь или Иоиль. Сначала я прочитал Книгу Бытия, на второй вечер – Исход, затем Левит, Числа и Второзаконие. Дело продвигалось медленно, особенно там, где разъяснялись все эти законы, но бросить я не мог. И объяснить свое стремление тоже.

Однажды, засидевшись допоздна и изрядно устав, я наконец добрался до псалмов и немедленно понял, что искал именно это. Я, конечно, знал Двадцать второй псалом, который начинается словами «Господь – пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться», но захотел прочитать и остальные, поскольку все они важны. Через час я наткнулся на подчеркнутый абзац – видимо, Джейми выделила его, поскольку он что-то для нее значил. Вот что там говорилось:

«К Тебе, Господи, взываю: твердыня моя! не будь безмолвен для меня, чтобы при безмолвии Твоем я не уподобился нисходящим в могилу. Услышь голос молений моих, когда я взываю к Тебе, когда поднимаю руки мои к святому храму Твоему».

Я закрыл Библию со слезами на глазах, не в силах дочитать до конца.

Понял, что Джейми подчеркнула эти строки для меня.

– Не знаю, что и делать, – беспомощно сказал я, рассматривая тусклый колпак ночника. Мама сидела на моей постели. Близился конец января – самого трудного месяца в моей жизни. И я знал, что в феврале станет еще хуже.

– Я понимаю, как тебе трудно, – шепнула мама, – но ты ничего не можешь исправить.

– Речь не о том, что Джейми больна. Разумеется, тут ничего не поделаешь. Я говорю о нас обоих.

Мама сочувственно посмотрела на меня. Она равно беспокоилась о нас обоих. Я продолжал:

– Мне трудно с ней разговаривать. Я смотрю на нее и думаю лишь о том, что однажды Джейми не станет. Сижу в школе и мечтаю увидеть ее немедленно, а потом прихожу к ним и не знаю, что сказать.

– Вряд ли можно сказать хоть что-то, от чего ей сделается легче…