Элин Хильдебранд - Сезон любви

– Думаю, тебе говорили, что я сумасшедшая? Твой отец или другие люди?

Рената хотела сказать «нет», но слова были еще свежи в ее памяти. «Не в себе», – предупредил отец. «Как Винсент Ван Гог», – сказала миссис Робинсон. И еще все, что Рената слышала краем уха в прошлом: «Потеряла разум, сильнейший нервный срыв, чудо, что она не покончила с собой, никто бы в здравом уме…»

Рената пожала плечами.

У Маргариты почти не осталось слов, чтобы описать дни после смерти Кэндес.

Из Колорадо прилетел Дэниел. Маргарита встретила его в аэропорту и все двадцать минут поездки в темной машине пыталась объяснить, что произошло.

«Эта история с Портером застала меня врасплох…»

«Ты вынудила Кэндес сюда приехать, – перебил ее Дэниел. – Вместе с моей дочерью. В эту треклятую метель. Кто так поступает?»

Маргарита не ответила. Они ехали в джипе, ветер рвался сквозь окна на застежках-молниях, ныл, как рассерженный москит. Печка работала на всю мощь, но все равно было холодно. У Маргариты стыло лицо, пальцы почти примерзли к рулю. Ее сердце заледенело.

«Кто так поступает, Марго? – повторил Дэниел, уже громче. – Как тебя угораздило просить лучшую подругу приехать с пятилетней крестницей в пургу и метель?»

«Прости», – пробормотала Маргарита.

«Простить? – Не веря своим ушам, Дэниел сердито фыркнул. – Все эти годы ты вела себя так, будто Кэндес тебе что-то должна! А в итоге получила только ее жалость. Она жалела тебя, Марго».

Ужасные слова, но разве тут поспоришь?

«Ты прав, – кивнула она. – Кэндес меня жалела. А я ее напугала».

Маргарита сглотнула. Если уж Дэниел ее осуждает, пусть осуждает за все. Кто-то должен знать, что она натворила. В глубине души Маргарита надеялась, что Дэниел ее поймет, и потому рассказала ему, как призналась Кэндес в любви, а та смутилась и растерялась.

«Она не могла оставаться со мной в одном доме, – сказала Маргарита. – Ее было не остановить».

«Какая гадость! – возмутился Дэниел. – До чего же мерзко! Представляю, как ей было противно. Даже мне противно».

«В моем чувстве не было ничего мерзкого. Просто мне вдруг открылось, как дорога мне Кэндес, и я хотела, чтобы она это знала».

«Открылось?.. Марго, она мертва! Погибла из-за тебя!»

«Да».

От слов Дэна Маргарите почти стало легче. Она винила себя сама, другие наверняка осудили бы за глаза, узнай они всю историю или только ее часть, и лишь у Дэна хватило злости обвинить Маргариту вслух. Это было как пощечина – больно, но по заслугам.

В доме на Куинс-стрит Дэн сразу же отобрал Ренату у временной няни, поднялся наверх и вернулся с чемоданом.

«Собери ее вещи, все до единой. Не смей ничего оставлять!»

Он одел Ренату и торопливо вывел на улицу. Маргарита подумала, что больше никогда не увидит девочку.

Маргарита потеряла всех, кого любила; избавиться от остального было намного легче. После похорон она ни с кем не виделась и не разговаривала – ни с Портером, ни с Дасти, ни с Итаном… Она сразу решила, что закроет ресторан, но эта жертва казалась слишком незначительной.

– После смерти твоей мамы я подумывала о самоубийстве, – призналась Маргарита. – Я примеряла эту мысль словно платье, воображала, как и когда это произойдет. Я считала, что слишком просто выпить упаковку валиума: уснешь и все. Я собиралась направить свой джип прямо в океан или броситься с парома, привязав к ногам чемодан с грузом. Или сжечь себя, как индийские женщины. Я чувствовала себя чудовищем. Казалось, меня опустошили, отняли радость и надежду. В какой-то миг я вдруг поняла, что смерть – слишком легкое наказание. И тогда я решила уничтожить в себе самое ценное.

– Что именно? – спросила Рената, едва сдерживая страх.

– Вкусовое восприятие. – Маргарита отправила в рот ложку шоколадного мусса. – Я не чувствую вкуса. Это могло бы быть гороховое пюре, я бы не отличила.

– Но как…

– Прижгла язык раскаленным металлом.

Она искалечила себя основательно, подойдя к вопросу по-научному. Разожгла огонь из пекановых поленьев, которые горят жарче, чем другая древесина, выбрала из своих замечательных французских кухонных инструментов один и раскалила на углях добела.

– Я выжгла вкусовые сосочки, чтобы никогда больше не чувствовать вкуса.

– Больно было?

Больно? Маргариту не заботила боль, разве могло что-нибудь ранить больнее, чем… Но за четырнадцать лет она не раз просыпалась по ночам от кошмара – раскаленный металл, ужасающее шипение, вонь сожженной плоти.