Евгения Марлитт - Семь нот любви

Она спустилась со ступенек и подошла ближе к молодой незнакомке.

– Вы тоже здесь живете? – приветливо спросила она. Черные глаза пристально уставились на Елизавету, и в них на минуту появилось выражение большого удивления, но тотчас у рта возникла высокомерная складка, и тонкие губы сжались еще плотнее. Незнакомка опустила веки и молча спокойно продолжала бросать зерна, как будто никого не было около нее.

В эту минуту Сабина, неся в руках поднос с кофейными чашками, прошла мимо дверей и поманила к себе глубоко пораженную Елизавету. Когда та подошла к старухе, последняя, взяв ее за руку, заставила войти в дом, проговорив:

– Идите сюда, деточка, вам тут нечего делать.

В столовой все сидели уже так дружно и непринужденно, как будто собирались там изо дня в день. Мать поместилась в удобном кресле, пододвинутом ее зятем к окну, из которого открывался прекрасный вид на лес. Большая кошка устроилась у нее на коленях, с видимым удовольствием давая себя гладить. Все стены столовой являлись для Эрнста сокровищницей различных интересных предметов. Он лазил со стула на стул и в эту минуту стоял в безмолвном восторге перед большим стеклянным ящиком, заключавшим в себе прекрасную коллекцию бабочек… Оба брата сидели на диване, беседуя о будущем местожительстве вновь прибывших. Елизавета услышала, как дядя сказал:

– Если на горе нельзя будет устроить квартиру, вы пока поместитесь наверху, в моей комнате. Я перенесу свой письменный стол и другие пожитки вниз и буду так долго надоедать в городе, пока мне не надстроят во флигеле второго этажа.

Елизавета сняла дорожный плащ и стала помогать Сабине накрывать на стол. Радостное настроение было только что омрачено – к ней еще никто и никогда не относился так недружелюбно, как черноглазая девушка во дворе. Она так обрадовалась и удивилась, встретив здесь девушку своих лет, что отпор, данный ей, причинил сильную боль. Но красота незнакомки возбудила в ней живейший интерес.

Задумчивое выражение лица Елизаветы тотчас же обратило на себя внимание матери, она подозвала к себе дочь, и та начала рассказывать о своей встрече. При первых же словах племянницы лесничий обернулся к ней, и его лицо помрачнело.

– Так ты уже видела ее? – спросил он. – В таком случае расскажу вам, кто она. Я взял ее к себе в дом в помощь Сабине несколько лет тому назад. Зовут ее Берта. Это дальняя родственница моей жены, круглая сирота. Я хотел сделать доброе дело, а вместо этого надел себе петлю на шею. Уже с первых дней я заметил, что у нее в голове нет ни одной здравой мысли, все только нелепости и высокомерие. Мне хотелось отправить ее обратно туда, откуда она явилась, но за нее стала просить Сабина, хотя у нее не было для этого ни малейшего основания, так как девчонка доставляла ей много хлопот и на каждом шагу давала ей почувствовать, что она родственница барина. Я старался заставить ее больше работать, чтобы изгнать из нее беса высокомерия, и дело как будто наладилось. Но по соседству в Линдгоре (это бывшее владение Гнадевицев, которое наследники продали некоему господину фон Вальде) с год тому назад поселилась баронесса Лессен. Сам владелец человек холостой, какой-то археолог, который почти все время путешествует и оставил свою единственную незамужнюю сестру на попечении этой баронессы. Не дай, господи! С тех пор там все идет шиворот-навыворот. Баронесса мнит себя очень благочестивой и от ханжества стала жестокой, черствой и бессердечной. Всех, кто постоянно не опускает глаз к земле, а подымает их вверх, где ищут своего Господа, она злобно преследует, как собака дичь. Она познакомилась с одной из горничных и стала проводить там все свободное время. Сначала я не обратил на это внимания, но тут она вздумала наставлять на путь истинный и нас. Сабина оказалась недостаточно набожной, потому что по десяти раз в день не бросала своей работы и не начинала молиться. Мне она тоже попробовала проповедовать, но я в ответ на это запретил ей всякое общение с Линдгофом. Это, конечно, мало помогло, потому что племянница пользуется каждым удобным моментом, чтобы потихоньку сбежать туда. О какой-нибудь благодарности за то, что я о ней забочусь, и помышлять нечего. Между мною и ей нет ничего общего, а потому вдвойне тяжело опекать ее, Бог знает, что за нелепая мысль пришла ей в голову, но вот уже два месяца она совершенно нема, не произнесла ни звука. Ни строгости, ни убеждения – ничего не помогает. Она по-прежнему исполняет свои обязанности, ест и пьет, как и всякий здоровый человек, и ни на йоту не стала менее тщеславной, чем прежде. Ввиду того, что она немного побледнела, я обратился за советом к врачу. Он сказал мне, что физически она здорова, но очень экзальтированна, и так как в ее семье было несколько случаев умопомешательства, то лучше предоставить ей свободу. Со временем ей самой надоест молчать, и она начнет болтать, как сорока. Ну, милая златокудрая головка, – обратился он к Елизавете, проведя рукой по ее лбу, как бы желая отогнать от нее все мрачные мысли, – отодвинь-ка кресло своей мамы сюда, подвяжи салфетку этому молодцу, и будем завтракать. Потом отдохнете немного после утомительного пути. А после обеда мы отправимся наверх, в Гнадек. Будет очень полезно, если ваши глаза сначала подкрепятся сном, а то, пожалуй, они не перенесут блеска, который нам, вероятно, придется там увидеть».