Демет Алтынйелеклиоглу - Хюррем, наложница из Московии

Джафер выглянул в окно и приказал вознице:

– Остановишься перед развалинами, которые будут справа.

Повозка проехала еще немного. Возница натягивал поводья, понукая лошадей. Наконец усталые животные встали. Возница подумал: «Кто, интересно, этот несчастный, который в ночной час лезет в такую дыру?» Он повернулся, пытаясь разглядеть пассажира. Однако последнее, что он увидел в жизни, был кривой кинжал, сверкнувший жутким блеском во тьме ночи и, словно молния, поразивший его в сердце.

Свидетелей не осталось. Джафер вытер кинжал об одежду убитого и, спрыгнув с повозки, вошел в заброшенный дом. Здесь ему предстояло встретиться с человеком, которому он должен был отдать яд.

С тех пор как гаремная процессия отправилась в путь, прошло много времени: солнце было уже высоко.

Хотя стояла середина октября, оно все еще припекало. Дорогу, вившуюся по полям, было не видно в столбе пыли, поднятом лошадьми. Облако пыли разукрасило в серый цвет даже черный лак султанской повозки, обычно слепивший своим сиянием. Повозка на парных рессорах, запряженная шестью лошадьми, в окружении стражников и янычар [14]высоких званий, несмотря на все усилия возницы, подскакивала, то и дело попадая на невидимые в пыли ухабы.

Сколько Хюррем Султан себя помнила, она всегда ненавидела в таких случаях служанку, которая, преданно ловя ее взгляд, обычно обмахивала ее руками, словно веером, пытаясь сделать тесную клетушку повозки не такой душной. Поэтому она велела служанке не ехать с ней и осталась одна. Даже не взяла к себе Мерзуку. Подруга также мучалась в повозке, следовавшей позади. Хюррем было скучно, ей все надоело, она чувствовала, что устала от всего. От долгого сидения у нее болело все тело. Лиловый кафтан, расшитый золотом, бриллиантами и изумрудами, расстегнулся, и одна половинка подола осталась на своем месте, а вторая сползла на шелковый ковер, покрывавший пол. Высокий ворот рубашки из небесно-голубого муслина, которую она надела под кафтан, впивался ей в шею. Свой остроконечный хотоз [15], инкрустированный бриллиантами размером с горошину, который служанки долго и тщательно закрепляли на ее рыжих волосах, красавица жена султана Сулеймана уже давно сняла с себя и в сердцах кинула на сиденье напротив.

Занавеси на повозке были плотно задернуты. Несмотря на шелковую сетку, свисавшую с золоченой розетки на потолке, пыль проникала внутрь. Даже рыжие волосы Хюррем стали белыми, как снег. Но у вездесущей пыли не хватило сил затенить волшебство глубоких, временами синих, временами зеленых глаз Хюррем.

Хюррем Султан раздвинула занавески. Рядом с повозкой следовал офицер высшего ранга, а за ним – отряд всадников с обнаженными мечами. Брови офицера были сурово сдвинуты. Блестящие пышные усы придавали его лицу, почерневшему от солнца, величественное выражение.

«Очень симпатичный», – подумала Хюррем. Она сразу заметила, что он красит усы маслом фундука. Раньше она никогда не видела этого смуглого юношу. Интересно, ехал ли он с ними из Эдирне или возглавлял отряд стражников, присланный из Стамбула? Офицер почти сразу заметил, что занавески на дверце повозки раздвинулись. Ему стало неловко, он растерялся, и это стало сразу заметно по тому, как он постарался спрятаться от взгляда женщины, легонько подстегнув коня.

Хюррем задумалась. Ей было о чем задуматься. Ее сердце сжималось. Последнее время она часто чувствовала, как сердце начинало колотиться, дыхание становилось прерывистым, а в руках и ногах появлялась слабость. А еще – предательская резь в животе. В это время года в Эдирне по ночам холодно уже сейчас. «Наверное, я простудилась», – подумала она.

Хюррем Султан страдала. Очень страдала. Ведь план, который она плела, словно кружево, несколько лет, тратя на него все свои силы, был близок к краху.

– Зачем ты так поступил, Селим, сынок? – пробормотала она. – Вот видишь: трон султана Сулеймана тебе велик. А трон, который велик, может отобрать жизнь. Почему ты не можешь послушать свою матушку и не пустишь Баязида?

Какое-то время она задумчиво смотрела по сторонам. И помолилась: «Пусть трон, которого я лишила Мустафу, сына Махидевран Гюльбахар, достанется моему льву Баязид Хану».

Одно лишь упоминание имен Махидевран Гюльбахар Султан и Мустафы расстроило ее. Уже много лет, как из одной руки Гюльбахар она вырвала Сулеймана, из другой руки – османский трон, но ненависть Гюльбахар и проклятие Мустафы не прекращали преследовать ее.