Кевин Милн - Девять уроков

Сказав это, он тоже скрестил руки на груди и с вызовом уставился на меня.

Сердце у меня упало.

– Гольф? Хочешь сказать, если я не стану играть с тобой, мама так и останется для меня загадкой?

В ответ он легонько кивнул головой.

Я постарался как следует обдумать его предложение, а Лондон тем временем вытащил из моей старой сумки клюшку для гольфа. Был тут один момент, который никак не укладывался у меня в голове.

– Зачем тебе это? – спросил я наконец. – Моя выгода очевидна: я получаю возможность познакомиться с собственной матерью. Но ты? Поверить не могу, чтобы ты взялся за что-то бескорыстно.

Лондон отвел взгляд и оперся на клюшку.

– Я получу девять раундов в гольф – с тобой. Это будет твоей платой.

– Но у тебя же есть клубная карточка, – возразил я, – так что игра со мной не дает тебе никаких преимуществ. Ты и так можешь играть когда угодно и сколько угодно.

Лондон на мгновение призадумался, и я вдруг понял, что он не чувствует себя так же уверенно, как и прежде.

– Я получу еще один шанс научить тебя тому, что считаю важным. Вот и вся моя выгода.

– С натяжкой сойдет, – хмыкнул я, – и все равно нашу сделку равноценной не назовешь. Мало того, что я получаю возможность узнать о матери, мне еще выпадает шанс научиться гольфу. Ты всегда говорил, что это знание просто бесценно. Выходит, мне достается самое лучшее: знакомство с мамой и знакомство с гольфом. А ты берешься обучить игре того, кто совсем этого не жаждет. Обуза, да и только. Как ни крути, а ты в проигрыше.

На лице у него проступили хорошо знакомые мне красные пятна. Отец, видимо, не рассчитывал, что я зайду в своих размышлениях так далеко. Его раздражало, что сделка затягивается.

– Хватит болтать! – рявкнул он. – В тебе что, проснулся адвокат? Это же не вопрос жизни и смерти! Все просто, как день. Хочешь прочесть мой дневник или нет?

Он кинул мне клюшку, и я успел подхватить ее, но от неожиданности выронил стопку карточек. Я с осторожностью разглядывал эту штуку, как будто в руках у меня была змея. Укуси она сейчас, и откроются старые, не до конца еще затянувшиеся раны.

– Прекрасно, – буркнул я. – Девять уроков гольфа. – Я швырнул отцу клюшку и поднял с пола карточки. – А после этого я раз и навсегда покончу с твоей идиотской игрой.

По губам отца скользнула улыбка.

– Как хочешь, – только и сказал он в ответ.

По правде говоря, у меня не было ни малейшего желания появляться на поле для гольфа – я наелся этого еще в детстве. Однако искушение узнать хоть что-то о женщине, которая была моей матерью (и что только она нашла в отце?), пересилило все остальное.

Мы договорились встретиться уже на следующий день, чтобы сыграть первый из девяти раундов. Я не брался за клюшку с тех самых пор, как тренер Уитт вышиб меня из школьной команды. А было это, ни много ни мало, тринадцать лет назад.

На дворе стояла глухая ночь, так что Лондон любезно подвез меня до дома и пообещал помочь наутро с машиной. По дороге я решил извиниться перед ним за свое внезапное вторжение.

– Забудь об этом, – сухо ответил он. – Прибереги извинения для жены.

Я бросил взгляд в сторону дома. Несмотря на поздний час, в спальне еще горел свет.

– Пожалуй, ты прав, – ответил я, нервно постукивая пальцами по стопке карточек, которую отец столь изобретательно использовал в качестве дневника.

Собравшись с духом и спрятав подальше свою гордость, я отправился извиняться перед беременной женой.

К величайшему моему облегчению, дверь спальни была не заперта. Повернув ручку, я вошел внутрь. Несмотря на свет, Эрин мирно спала в шезлонге у окна. Не исключено, что она прождала здесь всю ночь, чтобы задать тебе заслуженную взбучку . Я осторожно поднял жену и перенес ее на кровать. Она проснулась, когда я укутывал ее одеялом.

– Ты вернулся, – сонно промолвила она.

– Да, – шепнул я, целуя ее в лоб. – Я вернулся.

Она прищурила припухшие от бессонной ночи глаза:

– И?

– И… похоже, мне предстоит познать радость отцовства.

– И? – повторила она вновь.

Я знал, что Эрин ждала извинений, но слова будто замерли у меня на губах. В душе я чувствовал, что фраза «прости меня» прозвучит неискренне, особенно если учесть мою бурную реакцию на известие о ее внеплановой беременности. С другой стороны, я и вовсе боялся извиняться. А вдруг Эрин решит, что мое мнение насчет отцовства успело измениться? Однако здравый смысл подсказывал мне, что если я не скажу что-нибудь прямо сейчас, это будет равносильно супружескому самоубийству.