Диана Чемберлен - Тайная жизнь, или Дневник моей матери

Я пишу эти строки, а рука у меня трясется, так что простите за неровные буквы. Меня всегда пугает надвигающаяся порка, поскольку невозможно знать, как далеко зайдет мама на этот раз. На спине и ногах у меня скоро появятся мозоли от бритвенного ремня. По идее, пора бы уже привыкнуть, но меня по-прежнему трясет. Солгу ей, что нашла словарь, а то у миссис Ренфрю тоже будут неприятности.

Вот уж не думала, что миссис Ренфрю мне симпатизирует, но та помимо словаря дала мне еще эту записную книжку. Она сказала, что я должна вести в ней дневник – записывать туда не только то, что происходит, но и то, что я об этом думаю . Услышав это, я расхохоталась. Если она узнает, что я на самом деле думаю, неприятностей мне точно не избежать! Должно быть, она прочла мои мысли, потому что сказала: «Кейт, этот дневник – только для тебя. Не нужно показывать его ни мне, ни кому бы то ни было другому».

От этих слов мне сразу расхотелось смеяться. Отчего-то вдруг показалось, будто у меня появился тайный друг, которому можно доверить все свои секреты. Нужно только спрятать книжку получше, ведь если мама найдет ее, она убьет и меня, и миссис Ренфрю. Вот разве что Кайлу я разрешу читать свой дневник, тем более что он посоветовал мне, где его спрятать (под неприбитыми половицами у меня под кроватью). Чтение и письмо для мамы – худшие из грехов. Когда она видит, как мы пишем, то говорит, что это дьявол водит нашей рукой. А вчера вечером, когда Кайл вслух читал Библию, она заявила, что он, должно быть, выучил это наизусть – четырнадцатилетний мальчик не может читать так хорошо.

У папы припрятано в кладовке несколько книжек для нас, о которых мама ничего не знает. Иногда он зовет нас туда и предлагает почитать, вместо того чтобы заниматься домашними делами. Потом он сам делает всю работу, чтобы мама ничего не заподозрила. Он поступал так всегда, даже когда мы были совсем маленькими, и теперь мы с Кайлом читаем лучше всех наших ровесников.

Кайл говорит, раз миссис Ренфрю так хорошо ко мне относится, мне нужно прекратить свои дурацкие выходки. Иногда я развлекаюсь на уроке тем, что начинаю ловить в воздухе несуществующих насекомых или изображаю приступ икоты. Но я сказала Кайлу, что ничего не могу с собой поделать. На меня просто что-то находит, и я начинаю выделываться. Может, мама права, и во мне правда сидит дьявол. Хорошо бы ремень выбил его из меня раз и навсегда.

Кайл сидит сейчас рядом со мной, помогая мне правильно писать слова. Мы устроились на широченной ветви старого вяза, который растет у нас во дворе. Отсюда нам видны дом и тропинки, которые уходят в лес, зато нас тут никто не видит.

Кайл сказал, нужно написать о том, какая чокнутая у нас мама. Раньше мы и не знали, что она спятила, но затем услышали, как другие дети в школе говорят, что ее стоило бы упрятать в психушку, – наверняка то же самое говорили у них дома. До этого я думала, будто все мамы беседуют с людьми, которых нет, и каждый день перестирывают постельное белье и прочие вещи. Как-то раз она подняла меня посреди ночи, чтобы поменять простыню, хотя постелила ее только этим утром.

Еще мама страшно боится индейцев. Я тоже их боялась, пока Кайл не убедил меня в том, что никаких индейцев тут нет и поблизости. Иногда я просыпаюсь ночью и слышу, как на веранде поскрипывает кресло-качалка. Медленно-медленно: скрипнет и остановится, скрипнет и остановится. Я знаю, стоит мне на цыпочках подойти к окну, и я увижу в кресле маму. Рот у нее полуоткрыт, будто она собирается молиться, глаза неотрывно смотрят вдаль, а на коленях лежит ружье. Так она может просидеть всю ночь, высматривая индейцев.

Мама готовит нам ужин, когда вспоминает об этом, но чаще всего готовить приходится нам с Кайлом. Мы знаем, что папа сильно рассердится, если придет вечером с мельницы и не найдет чего поесть. И хотя папа нас не бьет, его гнев даже хуже маминого. Кайл говорит, это потому, что гнев у него настоящий, а не безумный. Может, и так. Знаю только, что всякий раз, когда мы с Кайлом сидим у себя в спальне, а за дверью раздается скрип половиц, сердце у меня начинает колотиться так, что даже дышать больно. Я только и жду, что дверь распахнется, и в комнату с криком шагнет отец, или мама вбежит сюда с ремнем.

Если бы не Кайл, я бы точно сбежала отсюда.

Год назад миссис Ренфрю задала нам написать о том, кого мы любим больше всего. Почти все написали о своих родителях, а мы с Кайлом – друг о друге. Когда мы были совсем маленькими, написала я, Кайл держал меня за руку, чтобы я быстрее научилась ходить. Миссис Ренфрю сказала, что такого не может быть: Кайл лишь на год старше меня, и в то время он сам только-только начал ходить. Однако я ясно это помню. Еще я написала, что он очень спокойный и приятный. А Кайл написал, что я веселая и забавная, но часто делаю то, о чем позже приходится пожалеть. Как говорит миссис Ренфрю, порой с трудом верится в то, что мы с ним из одной семьи.