Лорен Оливер - Паника

– Что происходит? – Позади них возникла Энн, моргая. На ней был старый халат. – Хезер, все в порядке?

– Ты! – Криста сделала два шага перед Хезер, прежде чем та успела ее остановить. – Ты украла моих деточек! – Она покачивалась на каблуках. – Ты чертова стерва, я тебя…

– Мама, перестань! – Хезер крепко себя обняла, стараясь не показывать эмоции и избежать скандала.

Энн сказала:

– Ладно, давайте успокоимся, давайте все успокоимся. – Ее руки были подняты вверх, будто она пыталась утихомирить Кристу.

– Мне не нужно успокаиваться…

– Мама, прекрати!

– Уйди с дороги…

– Успокойтесь, успокойтесь.

Затем из темноты послышался чей-то голос:

– В чем дело? – Фонарик включился тогда же, когда выключился свет на крыльце. Он подсветил их все по очереди, как указующий перст. Из темноты кто-то вышел, поднялся по лестнице, когда свет на крыльце, реагируя на движение, снова включился. Все остальные тут же замерли. Хезер забыла, что в лесу была припаркована патрульная машина. Полицейский часто моргал, будто только что проснулся.

– Дело в том, – начала Криста, – что у этой женщины мои деточки. Она их украла.

Полицейский ритмично двигал челюстью, будто бы жевал жвачку. Он перевел взгляд с Кристы на Хезер, затем на Энн, потом снова на Кристу. Его челюсть двигала влево-вправо. Хезер задержала дыхание.

– Это ваша машина, мадам? – наконец сказал он, махнув головой в сторону машины Кристы.

Криста посмотрела туда. Затем снова на него. В ее глазах что-то вспыхнуло.

– Да, и что?

Он по-прежнему жевал, глядя на нее.

– Официально разрешенный показатель – 0,08 промилле [49].

– Я не пьяна. – Криста начала повышать голос. – Я такая же трезвая, как и вы.

– Не возражаете, если мы отойдем ненадолго?

Хезер была готова обнять его и поблагодарить. Она хотела все ему объяснить, но у нее в горле встал ком.

– Я возражаю. – Криста отошла в сторону от копа, когда тот шагнул к ней. Она чуть не споткнулась об один из цветочных горшков. Коп взял ее за локоть. Она попыталась сбросить его руку.

– Мадам, пожалуйста. Не могли бы вы пройти сюда…

– Отпусти меня.

Хезер наблюдала за происходящим будто бы в замедленной съемке. Раздался шум и крики. Криста трясла рукой, поднося кулаки к лицу офицера. Удар будто увеличился в несколько раз, затем гул, шум.

А потом время снова ускорилось, и коп выкручивал руки Кристы у нее за спиной, пока она сопротивлялась и извивалась, как животное.

– Вы заключаетесь под арест за нападение на полицейского…

– Опусти меня.

– У вас есть право хранить молчание. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас в суде.

На Кристу надели наручники. Хезер не знала, радоваться или бояться. Возможно, и то и другое. Криста по-прежнему орала на полицейского, который увел ее с крыльца в сторону патрульной машины. Она звала Лили, кричала о своих правах. Затем она оказалась в машине, за ней закрылась дверь, и наступила тишина, не считая шума двигателя и шороха гравия, когда коп прошел на водительское сиденье. Вспышка фар. Затем опять темнота. На крыльце снова выключился свет.

Хезер трясло. Когда она, наконец, смогла заговорить, единственное, что она сказала, это:

– Ненавижу ее. – Затем еще раз: – Ненавижу.

– Пойдем, милая. – Энн положила руку Хезер на плечи. – Пойдем внутрь.

Хезер выдохнула и позволила гневу уйти. Они вместе зашли в дом, в прохладный коридор, окутанный тенью и лунным светом, который выглядел уже очень родным. Хезер подумала о Кристе, беснующейся на заднем сиденье полицейской машины. Тяжесть в груди отступала. Теперь все узнают правду – какая Криста была на самом деле и от чего Хезер с Лили бежали на самом деле.

Энн обняла Хезер.

– Все будет хорошо, – сказала она. – У вас все будет хорошо.

Хезер посмотрела на нее и смогла улыбнуться.

– Я знаю, – ответила она.

В Карпе конец августа был самым грустным временем в году. А возможно, и везде.

Каждый год при любой погоде общественные бассейны внезапно заполнялись людьми, в парках лежали одеяла для пикника и пляжные полотенца, а на дорогах бок о бок стояли припаркованные машины с людьми, отдыхающими на озере Копэйк [50]. На деревьях висела завеса от выхлопных газов, запаха угля и дыма от сотен костров. Это была последняя пышная демонстрация лета, линия на песке, отчаянная попытка навсегда отсрочить наступление осени.

Но осень надкусывала голубое небо своими зубами, разрывала на части куски солнца, уничтожала тяжелую дымку, пахнущую мясом. Она наступала, и ее больше нельзя было сдерживать.