Карин Кармон - Семь касаний

6 марта 2018 года, Бертон, Нью-Брансуик.

Чёрный цвет меня никогда не красил. Наоборот, подчёркивал худобу и неестественную бледность, а с ними – и остальные недостатки отнюдь не идеальной внешности. Так что маленького чёрного платьица, которое советовала иметь кокетка Шанель, в моём гардеробе не водилось ещё со школы. А то, которое сейчас нелепо болтается на бёдрах и липнет к груди, я купила на распродаже в Уолмарте за сущие гроши. Повезло – из полиции позвонили около восьми вечера в прошлый четверг, как раз, когда я прогуливалась по супермаркету, неспешно наполняя тележку продуктами.

Альберт остался верен себе и в конце: застал всех врасплох, умер внезапно, глупо. После Айрин-роуд вдоль Дейл-авеню на весь Бертон один столб у дороги, и мой драгоценный супружник умудрился в него врезаться. Ей-богу, как специально целился и разгонялся. Единственное оправдание – шёл дождь. Но учитывая, что Альберт проезжал там минимум дважды в день вот уже сорок семь лет, даже смешно. По-моему, именно это я и сделала, когда узнала подробности его гибели – громко рассмеялась. Милая девочка-полицейская наверняка списала мою реакцию на шок. Но вряд ли это был он.

Стараясь сдержать глупую и совсем уж неуместную сейчас улыбку, поправляю шляпу, пытаюсь натянуть её поглубже. За час до панихиды выяснилось, что почтенной вдове в моём возрасте непростительно появляться у гроба без головного убора. Пришлось одолжить у старшей золовки. Наверняка выгляжу в нём, как гриб. Бестолковый огромный гриб на тонкой длинной чёрной ножке. Из плюсов – тёмная сеточка-вуаль отлично маскирует мою бледную физиономию. Потому что косметика и яркая помада на вдове усопшего – тоже очень дурной тон. В принципе абсолютно бесполезный жизненный опыт – провожать в последний путь кого-то ещё в данном качестве в будущем я не планирую, но для разового мероприятия вполне терпимо. И если сравнивать, то, пожалуй, впервые я не горю желанием поменяться местами с мужем.

Народу в траурном зале – битком. Кто все эти люди, не отказавшие себе в удовольствии поглазеть на закрытый лакированный гроб из липы, в большинстве случаев я не имею ни малейшего понятия. Последние шестнадцать лет мы с Альбертом вращались на разных орбитах, без обид сведя взаимный интерес к нулю. Скорее всего, это удел любого долгого и несчастливого брака: если не получается отколоться и разойтись в разные стороны быстро, остаётся дрейфовать на льдине вместе, естественно и привычно не замечая друг друга, пока на вашем пути не встретиться какой-нибудь айсберг. Или обычный электрический столб из цельной древесины.

– Фил, я хочу домой, – жалобно шепчу, наклоняясь к брату, когда очередной неизвестный мне друг семьи дрожащим фальцетом заводит трогательный рассказ о том, каким чудесным человеком был Альберт Морган.

Мне душно, тошно и… скучно? Не то чтобы я ждала безудержного веселья, но как же невыносимо медленно тянется время. Моя бы воля, я бы кремировала тело и закопала эту новомодную био-экологическую штуковину с прахом на заднем дворе. Пусть бы из Альберта выросла осина. Красиво, достойно. Дёшево, наконец. Но в споре с его родственниками, которые обожают помпезность и особенно чужие деньги, я проиграла заочно, поэтому стою у гроба с видом побитой дворняжки. Как всё-таки хорошо, что не получилось придать Альберту товарный вид, и теперь нет необходимости лицезреть его останки. Такой пытки я бы точно не вынесла.

– Щедрость и заботу о ближнем мне в зад, – с раздражением и всё так же шёпотом передразниваю говорящего. – Фил, вот ты мне скажи, только честно. Альберт хоть раз проявлял к тебе щедро… – замолкаю, потому что в приглушённом свете траурного зала на меня смотрит вовсе не младший брат. Его вообще нет поблизости.

– Честно? Однажды месье Морган дал мне двадцатку просто так. – Незнакомец, лет сорока, симпатичный высокий белокожий шатен в дорогом тёмно-синем костюме-тройке с удивительно светлыми, словно бы прозрачными, глазами грустно добавляет: – Мои соболезнования, мадам Морган.

Просто отлично! Значит, ему известно, кто я. Поспешно отвожу взгляд, сгораю от стыда и искренне желаю себе провалиться на месте. Совершенно не знаю, что нужно говорить. Наверное, стоит хотя бы извиниться, но язык будто прирос к нёбу. Что-то нечленораздельно мычу.

– Эден Грин. – У него тёплая, сухая большая ладонь. Крепкое уверенное рукопожатие.

– Мэдди… Мэдисон Морган. – Решаюсь поднять голову и встретиться с ним взглядом. – Прошу прощения за… мою несдержанность. Это нервное… наверно.