Дэвид Левитан - Двенадцать дней Дэша и Лили

Бумер, у которого София была первой девушкой, решил, что принять огонь Софии – его прямая обязанность как бойфренда. Он втиснулся между мной и Софией, и та, не желая никому мешать, коснулась его свечи своей. Потом я стойко выдержал танец друга вокруг моей свечи, молча молясь о том, чтобы огонек не потух. Бумер зажег мою свечу, я повернулся к маме и увидел ее потрясенное лицо. Из-за маневра Бумера она оказалась рядом с моим отцом. И с этим ничего нельзя было сделать, не подняв шум.

Ничего страшного, – успокаивал я себя. – Мои родители – взрослые люди. Они могут вести себя по-взрослому.

Рука мамы сильно дрожала, и я боялся, как бы она не уронила свечу. Зажечь фитиль нам удалось лишь с третьей попытки.

– Все хорошо, – шепнул я маме. – Ты молодец.

Она кивнула так слабо, что вряд ли это кто-то заметил. Затем повернулась к своему бывшему мужу и протянула к нему руку со свечой.

На секунду мне показалось, что все обойдется. На секунду их свечи соприкоснулись, как у всех остальных. Секунду мама смотрела на свечу, пока отец смотрел на нее.

А потом отец открыл рот.

Мама не глядела на него. Она не ожидала подвоха. И не была готова к словам отца.

– А я-то думал, ты уже никогда не зажжешь мой фитиль.

Шок был настолько сильным, настолько настоящим. Мама отпрянула. И уронила свечу. Пока она обзывала отца ублюдком, под елкой загорелась оставленная кем-то воскресная газета. Пока отец объяснял присутствующим, что она никогда не понимала шуток, на полу заплясали огненные язычки.

Я думал, все как-то среагируют. И, может, среагировали бы, но это я был членом ругающейся семьи и это я привел сюда маму с отцом.

Нужно погасить огонь. Нужно его погасить. Я плюхнулся на свечу и газету животом. Огонь я потушил. Но лишь падая осознал, как сглупил: я мог поджечь самого себя. К счастью, этого не случилось. Я лишил огонь кислорода. Потушил разожженный отцом костер.

Лили визжала. Лэнгстон орал. Бумер бросился тушить тушителя.

– Закрой глаза! – крикнул кто-то.

Я послушался, и меня обдало пенистой химической субстанцией, как раз когда Бумер навалился на меня сверху.

На мгновение воцарилась тишина.

Затем прозвучало:

– Можешь открыть глаза.

Я опять послушался и обнаружил стоявшую надо мной и Бумером миссис Бэзил с внушительным огнетушителем в руках. Нас с Бумером покрывала пена.

Мама опустилась рядом на колени.

– Ты в порядке?

Я кивнул, ткнувшись подбородком в ковер.

– Бумер, ты его раздавил, – мягко заметила мама.

В точку!

Бенни с Лэнгстоном помогли Бумеру подняться. Потом Лэнгстон протянул руку мне. И стоило мне встать, вздохнул:

– Ох, не к добру это.

Я пострадал? Ожог настолько сильный, что я его не чувствую?

Да нет. Я в порядке.

Только свитер испортил.

На нем осталось опаленное пятно и разводы от воска. Мой голубь походил на поджаренный зефир. Лилина голубка выглядела так, будто слишком близко подлетела к солнцу. Снежинка стремительно растаяла.

Я поднял взгляд и увидел Лили. А в ее глазах – все, что мне нужно было знать. Ей хотелось плакать, но она сдерживалась. Что еще хуже слез.

– Прости, – извинился я.

– Не стоит, – ответила она. – Это все неважно.

Все вдруг разом заговорили. Включили свет. Моя мама глубоко дышала, а отец…

Отец ушел.

Миссис Бэзил настояла на том, чтобы осмотреть меня на предмет «шальных ожогов». Бенни пошел разливать гостям сидр. Гости задули свои свечи и положили их на пол, где до этого лежала газета. Лили включила электрическую гирлянду. Никто не охал и не ахал от восторга.

Я понятия не имел, как все исправить.

Мы все сплотились, пытаясь заполнить квартиру радостным шумом. Но мы словно пытались перекрыть один шум другим, а заодно с ним и неопределенность, обосновавшуюся на нашей вечеринке и не желавшую ее покидать, как бы ей ни указывали на дверь.

Я планировал остаться допоздна. Помочь Лили убраться, поговорить о случившемся, попробовать обернуть трагедию в комедию. Но когда родственники стали собираться по домам и София с Бумером отправились на вечернее свидание, Лили без обиняков отпустила и меня, сказав, что мне следует уйти домой вместе с мамой.

Как только мы с мамой покинули квартиру Лили, стало совершенно ясно: мама Не Хочет Ничего Обсуждать. Когда мы вышли на нашей станции метро, пришло сообщение от отца.

«Прости, что ушел. Казалось, так будет лучше».

Я не стал ему отвечать.

Казалось, так будет лучше.