Эмма Скотт - Когда ты вернешься ко мне

Майло снова рассмеялся, и это улучшило мое настроение. А такое случалось не очень часто.

Как комета Галлея – редкая яркая полоса на холодном черном небе, которая исчезала снова и снова.

– Когда Кассандра отвергла его, – продолжил я, – как и многие титулованные чуваки, Аполлон потерял самообладание и проклял ее, чтобы никто не верил ее пророчествам. И вот бедняжка Кэсси бродит по Древней Греции, всем рассказывает, что Троя сгорит, и никто ей не верит. Все думают, что она сумасшедшая, и даже запирают ее в тюрьму. Понимаешь, к чему я клоню?

– Ты реинкарнация греческой богини?

– Давай посмотрим на доказательства. – Я начал загибать пальцы. – Я до смешного привлекателен. Все считают меня сумасшедшим. Я заперт здесь, и никто не верит моим словам. – Я слегка улыбнулся в полумраке, освещенном серебристым лунным светом. – Включая тебя, когда я говорю, что после моего ухода с тобой все будет в порядке.

– Ты прав, – отозвался Майло, и новый поток слез заглушил его слова. – Я тебе не верю.

Дерьмо.

Он снова повернулся ко мне спиной. Комета хорошего настроения сразу погасла. Никто никогда не обвинил бы меня в том, что я из любителей утешать, и у меня заканчивались идеи.

Майло тихо плакал, дрожа, как будто ему было холодно, и ко мне вернулось воспоминание – мое единственное хорошее воспоминание с Аляски. Оно подкралось, окутав меня, и сразу стало легче.

Я вылез из кровати и лег рядышком с Майло, прижимаясь к нему.

– Отвали от меня, – проскулил он. – Я не один из твоих дружков.

– Даже не думал к тебе приставать, – ответил я. – Там, на Аляске, другой парень сделал это для меня. И помогло. Но я не буду, если…

Майло схватил меня за руку и крепко сжал, его тело сотрясалось от беззвучных рыданий. Я придвинулся ближе, обнимая его, и положил свою белокурую голову на подушку рядом с его темной.

Спустя некоторое время он шмыгнул носом и тихо произнес:

– Аляска. Это туда тебя отправили на конверсионную терапию? До того, как ты оказался здесь.

Я напрягся.

– Да.

– Ты почти не рассказываешь об этом. Даже в группе. Если только тебя не заставляют. Тогда ты, должно быть, особенный.

Я почувствовал, как Майло улыбнулся, напряжение в его тощем теле ослабло.

– Что произошло?

– Мне было холодно, – признался я. – И не только мне. Мы съежились на полу старой, продуваемой ветрами хижины, без огня. Никогда еще не чувствовал себя таким несчастным и одиноким, как в тот момент. Но затем один из мальчиков притащил свое драное одеяло к месту, где я дрожал под своим жалким покрывалом. Он обнял меня так, как я обнимаю тебя.

– Как его звали?

– Сайлас. Его звали Сайлас.

– Ты все еще общаешься с ним?

– Нет.

– Почему нет? Вы потеряли связь? Как его фамилия?

– Это неважно.

Еще как важно. Чертовски важно, но как бы сильно мне ни хотелось, чтобы Майло почувствовал себя лучше, Сайлас Марш оставался под запретом. Если бы я слишком много о нем рассказывал, тогда он бы перестал быть моим. Он существовал в основном в моих дневниках. Историях. Бесконечных записях, в которых я пытался очиститься от Аляски, пока руку не сводило судорогой, а слезы не размывали чернила на страницах.

Но всегда оставалось, о чем еще написать.

Мои родители отправили меня на Аляску во имя «исправления» своего неправильного сына, но это почти разрушило мою и без того робкую надежду на здравомыслие. Они поняли свою ошибку в тот момент, когда я вернулся, весь избитый и в истерике. Год в Лечебнице дю лак Леман – это их попытка все исправить, но было уже слишком поздно. Произошедшее на Аляске надежно впечаталось в мой мозг. В каждую клетку и косточку. Холод, который никогда меня не отпустит.

Я крепче сжал Майло.

– Нам было запрещено прикасаться друг к другу, но Сайлас все равно лег рядом, чтобы попытаться меня согреть. Это случилось лишь однажды, но он спас мне жизнь.

И я никогда не говорил ему об этом. Хотя стоило сказать…

– Почему только однажды? – спросил Майло.

– Нас застукали. И избили до полусмерти. В основном его. Они избили его до беспамятства…

Меня снова пробрала дрожь, и я зажмурился под натиском воспоминаний: ветхая хижина и дюжина мальчиков, съежившихся под тонкими одеялами. Сайласа – большого и высокого золотоволосого Адониса – оттаскивают от меня, санитары ругают его за грех утешения другого человека.

– Сайлас говорил тебе, что с тобой все будет в порядке?

– Нет, – ответил я. – Это было бы ложью. Мы не лгали друг другу на Аляске. Она сильно отличалась от этого места. Здесь нас обеспечивают хорошей едой и физическими упражнениями и не говорят, что ты ничего не стоишь и должен измениться. Вместо этого нас пытаются сделать лучше.