Софи Ренальд - Извините, что мне не жаль

Наверное, Генри старался изо всех сил и задавал ей вопросы о ней самой, ее работе и социальной жизни. Но и так понятно, что сидя напротив такой запредельной красотки, он не запомнил ни слова. Она могла бы сказать, что торгует наркотиками и сейчас в бегах или что ее выгнали из прошлого дома, после того, как она сожгла его дотла – да что угодно, он все равно бы решил, что она идеальный кандидат. И Генри не какой-то там развратник, не подумайте, – он любил Мэдди, но тем не менее. Любой мужчина традиционной ориентации при встрече с Тэнси перестал бы мыслить рационально.

Тэнси бросила рюкзак на пол, покопалась в нем, вытащила бутылку шампанского и вручила ее мне вместе со слегка потрепанными розами.

– Это тебе, – сказала она, – правда, мне очень неудобно за все это.

Если ее день действительно оказался таким сумбурным, как она умудрилась найти открытый цветочный магазин, в котором продают такие восхитительные букеты, и заодно винотеку с «Перрье Жуэ Бэлль Эпок»? Но я не стала об этом спрашивать, а просто поблагодарила и предложила показать дом.

– Пожалуйста, не беспокойся. Я вижу, что разбудила тебя, да и сама совсем вымоталась. Если ты не против, я сразу на боковую.

Я ответила, что совсем не против, и она поднялась за мной наверх, осмотрелась, развернулась и пошла в комнату, где жила Мэдди.

– Я пойду, а ты обживайся, – сказала я, – ванная там, рядом с ней моя комната. Рядом с тобой пустая комната, но на этой неделе к нам приедет еще один сосед, и тогда дом снова будет полон.

– Отлично, – улыбнулась Тэнси своей сногсшибательной улыбкой и зевнула. У нее даже миндалины красивые. И как бы меня ни взбесило то, в каком виде она явилась, я знала, что она мне точно понравится.

Я спустилась и выключила свет во всех комнатах, но потом вспомнила про прекрасный букет роз. Если я не поставлю его в воду, к утру цветы завянут. Я порылась в кухонных шкафчиках и нашла графин, в который мы иногда переливали «Пимм’c», налила в него воды и вынула цветы из целлофановой упаковки. Роз было так много, что я еле втиснула их в графин. Я уже почти выбросила упаковку в мусорное ведро, когда заметила, что на ней висела белая открытка с витиеватой надписью рукой флориста:

«Прошлой ночью ты была прекрасна, как всегда. Трэвис».

Бурлящим утром понедельника я стояла в забитом вагоне метро. Упершись головой в подмышку стоящего рядом мужчины (парень-вонючка, это не ты, случайно?), я думала о том, что вообще никого никогда не полюблю: ни эту жизнерадостную ведущую «Извините, что мне не жаль», ни мир вообще, и уж тем более скучную себя со своей нудной рутиной.

После приезда Тэнси я несколько часов пролежала без сна, слушая приглушенный стук и грохот. Хоть она и пыталась тихо разложить свои вещи, но, как и любому пьяному человеку, ей это, конечно же, не удавалось. Она громко ходила на цыпочках и то и дело шептала «о, черт». И даже когда она затихла, я еще какое-то время не могла заснуть, боясь, как бы ее не стошнило. Но этого не произошло. В доме стояла тишина и витал только слабый цветочный запах, наверное, от цветов, которые она принесла, или от самой Тэнси как напоминание о ее присутствии.

Раздраженная и с красными глазами, я была явно не готова к началу загруженной рабочей недели. Я вышла из поезда и поднялась наверх, как всегда думая, почему владельцы хедж-фонда решили открыть свои офисы именно в Мейфэйре, где приходится пробиваться через толпы туристов, которые, судя по всему, впервые катаются на метро. Другое дело Сити, где пассажиры, словно роботы с пустыми глазами, плавно ходят по туннелям, как на дистанционном управлении.

Но как только я переступила порог здания, где работаю, и вошла в вестибюль со встроенными в стены аквариумами, мне сразу стало лучше. Знаю, это грустно, но я люблю свою работу. Конечно, иногда жалуюсь и ною по этому поводу, но все же меня до сих пор не покидает то волнение и восхищение, которое я испытала, впервые придя сюда на собеседование.

Помню, как сидела в конференц-зале напротив Марго, заместителя директора, в мягком кожаном кресле цвета капучино, а между нами – огромная гладкая поверхность белого стола, и как подумала – хочу все это. Я смотрела на ее прекрасное шерстяное платье цвета ржавчины, строгое, но женственное, – и представляла, как однажды буду так же одета и так же уверена в своем авторитете. Представляла, как буду проводить собеседование с кем-нибудь вроде меня, а у нее не будет ни малейшего представления о том, что я выросла в муниципальном доме и получала бесплатные школьные обеды. Я волновалась и жутко нервничала, но при этом чувствовала себя здесь своей – или по меньшей мере хотела ею быть.