Меган Харт - Голые

– Вы что, издеваетесь? – выпалила она.

Глаза мисс Диппольд удивленно заморгали за ее огромными очками в роговой оправе.

– Дезире? Какие-то проблемы?

Девочка устало, по-взрослому вздохнула:

– Нет, мисс Диппольд. Со мной все в порядке.

Позже, прямо перед обедом, я наклонилась к Дезире, чтобы мельком взглянуть на рисунки, которые она сделала в своем блокноте. Главным образом это были завитки и круги, заштрихованные карандашом. Я показала Дезире свои собственные каракули, не столь замысловатые, как у нее, и объяснила:

– Я тоже люблю рисовать.

Дезире глянула на мои рисунки и фыркнула:

– Угу.

– Возможно, именно поэтому мисс Диппольд и решила, что мы подружимся, – терпеливо предположила я, не оставляя настойчивых попыток разговорить новенькую. – Потому что нам обеим нравится рисовать.

Брови Дезире взлетели так высоко, что, казалось, достали до линии роста ее волос. Она оглянулась на остальных: наши одноклассники уже вовсю бесились, предвкушая сэндвичи с говядиной и большую перемену. Дезире снова посмотрела на меня, потом взяла мою руку и положила рядом со своей. На фоне бледно-серых парт наши пальцы выделялись, словно тени.

– Мисс Диппольд ничего не знала о том, что я люблю рисовать, – сказала моя новая знакомая. – Ты ведь понимаешь, она имела в виду, что мы обе такие.

– Какие – такие?

Теперь Дезире сердито вздохнула и закатила глаза, раздражаясь из-за моей непонятливости. Да и тон ее стал совсем другим.

– Потому что мы обе – черные.

Настал мой черед быстро моргать, пытаясь переварить сказанное. Я обвела взглядом класс, вдруг заметив море белых лиц. Кейтлин Карузо тоже удочерили, она была родом из Китая и выглядела непохожей на остальных детей. Но Дезире оказалась права. Она обратила внимание на то, что мне давным-давно стоило знать.

Я была черной. Это открытие потрясло меня настолько, что лишило дара речи на весь оставшийся день, пока я не пришла домой и не достала все наши семейные альбомы, чтобы бегло, страница за страницей, просмотреть фотографии. Я была черной! Я была черной всю свою жизнь! И как я умудрялась не замечать этого раньше?

Ответ был прост: мои родители никогда не говорили об этом, никогда не придавали этому обстоятельству особого значения. Меня воспитывали по-другому, приучая ценить многообразие. Да и как могло быть иначе? Я появилась на свет благодаря белой матери и темнокожему отцу, еще в младенчестве меня усыновила семейная пара. У моих родителей был смешанный брак, хотя их различия касались религии, не расы. Моя мама, непрактикующая иудейка, вышла замуж за моего отступившего от католичества папу, и они вместе вырастили двух сыновей в хаотичной череде накладывавшихся друг на друга праздников, пока не развелись, когда мне было пять лет. Мы никогда не разговаривали о цвете моей кожи, не обсуждали, что это значило – или что это должно было бы значить.

Дезире надолго в нашем классе не задержалась. Ее семья снова переехала спустя несколько месяцев. Но с тех пор я никак не могла забыть эту девочку, обратившую мое внимание на то, что мне следовало знать и помнить всю свою жизнь.

А вот что касается таких людей, как Надя, которые гордятся отсутствием расовых предрассудков и своим политкорректным «дальтонизмом», то все, что они в конечном счете видят, – это как раз цвет кожи. Надя представила меня своему бойфренду не потому, что мы оба любим рисовать или оба слушаем «Депеш Мод» – либо просто из вежливости. И мы с Карлосом прекрасно понимали это.

Но до Нади так ничего и не доходило. Она вовсю щебетала, стоя между нами, хвасталась знакомствами с какими-то известными, как ей казалось, людьми, словно я должна была их знать, то и дело цитируя хип-хоповые песни. Карлос перехватил мой взгляд и легонько, пока его подруга не видела, пожал плечами. Потом посмотрел на свою Надю с нескрываемой нежностью, но тем не менее наконец-то остановил ее неуемную болтовню, укоризненно пробормотав:

– Малышка!

Явно смущенная, Надя рассмеялась:

– Что?

– Если ты не позволишь мне съесть хоть кусочек этой еды, я упаду в обморок.

– Карлос много тренируется, – доверительно сообщила Надя, когда ее парень принялся опустошать фуршетный стол. – Он всегда голоден.

От необходимости комментировать это замечание меня спасла возникшая в гостиной суматоха. Я все еще следила за Алексом Кеннеди уголком глаза. Он по-прежнему стоял у камина. А вот мужчина, с которым Алекс разговаривал, вдруг повысил голос, его руки взметнулись вверх, жестикулируя, указывая. Обвиняя.