С. Стивенс: Легкомысленные

– Салют, Сэм, давно не виделись.

С Келланом Денни познакомился, когда еще учился в школе в Сиэтле по программе обмена. Поскольку Сэм выглядел его ровесником, я решила, что и с ним он сошелся тогда же. Я заулыбалась еще шире, когда они кратко, на мужской манер, облапили друг друга.

Сэм был человек-гора – явный качок, – одет в красную рубашку, лопавшуюся от мускулов, череп налысо выбрит. И если бы он не улыбался, я ни за что не рискнула бы к нему подойти. Он излучал угрозу, что показалось мне вполне оправданным, когда я прочла на его рубашке название бара. Очевидно, он работал здесь вышибалой.

Сэм придвинулся к нам, чтобы мы не орали во всю глотку.

– Келлан сказал, что ты будешь к вечеру. Зависнешь у него? – Сэм перевел взгляд на меня и, прежде чем Денни успел ответить на первый вопрос, спросил: – Твоя подруга?

– Ага, это Кира, Кира Аллен. – Денни улыбнулся мне. Я любила звучание своего имени в его исполнении, тронутое акцентом. – Кира, это Сэм. Мы были приятелями в школе.

– Привет, – улыбнулась я, не зная, что еще сделать.

Я терпеть не могла знакомиться. Мне всегда становилось немного не по себе, и я страшно смущалась. Я не считала, будто во мне есть что-то особенное. Нет, ничего отталкивающего – просто обычная. Длинные каштановые волосы, слава богу густые и слегка вьющиеся, карие глаза, которые называли выразительными, что в моем представлении означало «слишком большие». Я была среднего роста для девушки – около ста шестидесяти пяти сантиметров и при этом довольно стройной – спасибо школьным занятиям бегом, но в целом считала себя весьма заурядной.

Сэм кивнул мне и вновь обратился к Денни:

– Видишь, Келлану пришлось начать выступление, но он передал мне ключ, на случай если вы не захотите остаться… Долгая дорога и все такое.

Он полез в карман джинсов, вынул ключ и протянул его Денни.

Это было очень мило со стороны Келлана. Я смертельно устала и желала только одного: устроиться на месте и проспать пару дней. Мне не хотелось ради ключа ждать завершения представления, которое могло продлиться бог знает сколько.

Я оглянулась на группу. Солист продолжал раздевать женщин взглядом. Иногда он всасывал воздух сквозь зубы, придавая звуку едва ли не интимный оттенок. Он припал к микрофону и простер руку, чтобы стать ближе к фанаткам, которые восторженно взвыли. Что до мужчин, то они стояли дальше, хотя некоторые ребята и прилипли к своим подругам. Эти парни взирали на певца с откровенной неприязнью. Я невольно подумала, что рано или поздно ему всерьез набьют морду.

Мне все больше казалось, что приятелем Денни был симпатяга за барабанами. Ударник выглядел добродушным и беззаботным типом, с которым тот легко мог сойтись. Денни трепался с Сэмом и спрашивал, как обстоят его дела. Когда они закончили, мы попрощались.

– Готова идти? – осведомился Денни, понимавший, насколько я вымоталась.

– Еще бы, – ответила я, мечтая о постели.

К счастью, от последнего жильца в квартире осталась кое-какая мебель.

Денни усмехнулся и взглянул на группу. Я ждала, что он перекинется взглядом со своим приятелем, и смотрела на него. Денни нравилось, когда на его лице был намек на усы и бороду по краю челюсти. Никакой буйной растительности, – казалось, что он просто вернулся из долгого похода. Его лицо, в противном случае детское, благодаря этому становилось грубее и старше, но щетина была мягкая и приятно щекотала мне шею. К тому же она была исключительно сексуальна. Я поняла, что у меня есть еще одна причина поскорее уйти.

Не сводя с Денни глаз, я увидела, как он помахал ключами и вздернул подбородок. Он явно поймал взгляд Келлана и показывал, что мы идем домой. Я же настолько погрузилась в грезы, что забыла проследить, кому он сигналил. Мне все еще не было ясно, кто из них Келлан. Я окинула взглядом сцену, но никто из четверки не смотрел на нас.

По пути к выходу я спросила:

– Кто из них Келлан?

– Мм? А, я же не сказал! – Он кивнул на группу. – Певец.

В груди у меня екнуло. Иначе и быть не могло. Я остановилась, оглянулась, и Денни тоже притормозил, смотря на музыкантов. Пока мы шли к двери, песня сменилась. Звучал медляк, и голос Келлана стал тише, нежнее и сексуальнее, хотя казалось, что дальше уже некуда. Но я замерла и прислушалась не поэтому.

Дело было в словах. Они были красивы, даже потрясающи – поэтическое выражение любви и утраты, беззащитности и самой смерти. Они рассказывали о ком-то покинутом, кого хотелось помянуть добрым словом, – о том, по кому стоит тосковать. Пустые девчонки, число которых удвоилось, продолжали взывать к певцу в поисках его внимания. Они как будто даже не уловили изменения музыкального настроя. Но Келлан стал совсем другим. Теперь он сжимал микрофон обеими руками и смотрел поверх толпы расфокусированным взглядом, весь захваченный музыкой. Он потерялся в словах, и те, казалось, рвались из сокровенных глубин его души. Если предыдущая песня была забавной безделицей, то эта представала личной. Она явно что-то значила для него. Мое дыхание пресеклось.