С. Стивенс - Легкомысленные

– Они были отпетыми сволочами, но их смерть все равно стала для него ударом. Он пришел в полный раздрай и рассказал мне, как они с ним обращались. Некоторые его истории… – Эван прикрыл глаза и покачал головой, слегка содрогнувшись.

Я тоже закрыла глаза, припоминая мои разговоры с Келланом о его детстве. Он никогда не расписывал в деталях, что делал с ним отец. По лицу Эвана я поняла, что он узнал нечто действительно страшное и был всерьез потрясен. Я была рада не знать подробностей и в то же время сгорала от любопытства.

Когда Эван вновь посмотрел на меня, его глаза полнились состраданием к другу.

– Не скажешь, что он вырос в любви. Наверное, поэтому он трахался направо и налево. Я знаю, это прозвучит странно, но… Он всегда держался с женщинами немного необычно. – Эван сдвинул брови: сам того не зная, он правильно оценил своего товарища. – Он не муфлон вроде Гриффина. Он сходился с ними чуть ли не с надрывом. Как будто отчаянно хотел полюбить и просто не знал как.

Эван повел плечами и рассмеялся.

– Дико звучит, я понимаю. Я не психолог. Но мне все же кажется, что он разглядел в тебе что-то, вот и рискнул. Думаю, ты понимаешь, что ты значила для него. – Он положил руку мне на плечо. – Точнее, значишь .

Стараясь не расплакаться, я прикрыла рот рукой. Я была уверена, что Эван не все знал о детстве Келлана, но понимал намного больше, чем, очевидно, считал тот. Эван грустно улыбнулся моей реакции:

– Я не пытаюсь сделать тебе больно. Наверное, я просто хотел, чтобы ты знала: он все еще думает о тебе.

Мы простились, и он ушел. По моим щекам вовсю струились слезы. Я не могла сказать Эвану, что, пусть я и знала, что в какой-то момент и вправду что-то значила для Келлана и тот, может быть, действительно обо мне думал, из-за промаха Мэтта мне было известно и то, что Келлан ладился к другим. Мне нравилось думать, что он принуждал себя к этому, но у Келлана было полное право освободиться от меня. Я нанесла ему ужасную рану. Но Эван не должен был знать. Об этой части жизни Келлана я не хотела говорить ни с кем.

И пусть я скучала по моим «Чудилам», меня отчасти радовало, что мы встречаемся редко. Это было слишком болезненно. И разумеется, тот, кого я действительно хотела видеть, скрылся в тени… И я не тревожила его, хотя меня это в известном смысле убивало.

Наступил март, и воздух еще был тронут зимним морозом, но уже повеяло возрождением. Университетские вишни стояли в полном наряде, и во дворе воцарилось буйство розового, всякий раз облегчавшее тяжелую ношу, лежавшую у меня на сердце.

Зима выдалась непростой. Одиночество не могло меня радовать, а его в последнее время хватало с избытком. Сестра моя порхала там и тут, быстро влившись в компанию красивых девиц из «Хутерс». Я слышала, что они должны были попасть в фирменный календарь на следующий год.

Дженни время от времени пыталась меня вытащить, но мы работали в разные смены, и нам было очень трудно подыскать вечер, когда у обеих был бы выходной, а я не готовилась бы к семинарам. Нам удавалось сбегать в кино или выпить кофе перед ее сменой, однако реже, чем мне того хотелось.

Я была занята в университете и занята на работе, много времени уходило даже на общение с Денни. Мы жили в разных часовых поясах, и выражение «телефонные кошки-мышки» [30]наполнилось для нас новым смыслом. Но сердце мое не могло быть достаточно занятым, чтобы не тосковать по Келлану. Это было попросту невозможно.

Может, я и устроила себе трехмесячное восстановление после нашего самочинного расставания, однако зависимость, лежавшая в основе всего, никуда не исчезла и пульсировала в моих жилах. Сердцебиение выстукивало его имя, и я изо дня в день кляла себя за глупую ошибку. Как я могла быть настолько тупой и трусливой, чтобы оттолкнуть такого замечательного человека?

Однажды вечером Анна нечаянно наступила мне на больную мозоль. Она была в ванной, собираясь в клуб с какими-то друзьями. Склонившись, Анна сушила свои шелковые волосы, и фен придавал ее уже безупречным локонам дополнительный объем. Когда я вошла, она уже взбивала и пушила свои пряди. На ней был топик с голой спиной, для которого на улице было слишком холодно, однако мое внимание привлекло другое: цепочка, сверкнувшая на шее.

Я замерла на пороге. Мой рот приоткрылся, а к глазам подступили слезы.

– Где ты это взяла? – Слова давались мне с величайшим трудом.

На миг смешавшись, Анна уставилась на меня, а после сообразила, что мой взгляд прикован к ее цепочке.