Никки Логан: Красивый, богатый, свободный…

– Вы говорите прямо как она.

– Знаю. Мне жаль. С вами все в порядке?

Натаниэль потянулся за кувшином и налил воды в стакан. Таш увидела, как он нетвердой рукой подносит стакан к губам, услышала, как он сделал глоток.

– Я… да. Я в порядке. Просто в шоке. Удивлен, – добавил он, словно поняв, что был невежлив.

Таш рассмеялась:

– В шоке, я думаю. – Она вздохнула. – Я хотела позвонить вам… чтобы убедиться, что вы знаете…

Да, знает, судя по выражению лица.

Наступила тишина, Мур боролся с эмоциями. Снова посмотрел в сторону туалетов.

– Я слышал. Сожалею, что не смог приехать на похороны. Это было невозможно.

Таш знала все о раздорах между их семьями, неоднократно читала о последствиях в маминых дневниках.

– Вы не смогли попрощаться.

Он отвернулся к гавани. Его голос стал хриплым.

– Наташа, я так сожалею о вашей потере. Она была удивительной женщиной.

Таш не глядя почувствовала, кто проходит мимо ее столика. Обладатель атлетической фигуры в свитере цвета мха направился в сторону Натаниэля Мура, бросив на нее мимолетный равнодушный взгляд. Ее сердце забилось не только потому, что время исте кало.

– Мистер Мур, – решительно сказала она в трубку, – я хочу, чтобы вы знали, независимо от того, как наши семьи относятся друг к другу, мои двери всегда открыты для вас. Если захотите встретиться…

Молодой человек добрался до своего стула, по выражению лица своего спутника понял, что творится неладное. Натаниэль Мур резко встал.

– Э-э, минутку, пожалуйста, извини меня.

Это обращено к ней или к его спутнику?

Натаниэль неловко выбрался из-за столика, жестом показав, что разговаривает по телефону. Заинтересованный взгляд голубых глаз последовал за ним, затем подозрительно обежал кафе. Таш вскинула голову, приклеив к лицу улыбку, будто ведет непринужденный разговор, когда оказалась в поле его зрения. Не то чтобы не хотела позволить себя обнаружить, просто не хотела создавать неприятности человеку, которого любила ее мать.

Не в первый раз с тех пор, как обнаружила дневники, Таш представила, каково это – чувствовать себя любимой и любить. Ее взгляд вернулся к молодому человеку, сидящему теперь в полном одиночестве за столиком у кромки воды.

– Вы здесь?

– Простите, да.

Таш увидела Натаниэля за гигантскими пальмами в горшках, тяжело вздохнула.

– Мистер Мур, я хотела, чтобы вы знали, моя мать никогда не переставала любить вас. Ее дневники полны воспоминаний о вас. Особенно в конце.

Натаниэль ссутулился еще больше.

– Вы так много потеряли, – сказал он сдавленным голосом. – Столько перенесли.

Таш обернулась к их столику. Голубые глаза следили за Натаниэлем из дальнего конца кафе, все сильнее щурясь. Она покачала головой.

Больше, чем было у вас когда-либо. Больше, чем одна необыкновенная ночь вместе.

– Как ни тяжела потеря, я, по крайней мере, жила с ней всю жизнь. Тридцать лет. Она была подарком.

Он прошептал в трубку:

– Она была…

Наступила тишина, Таш поняла, что он старается совладать с собой.

– Вы должны идти. Я позвонила в неподходящее время.

– Нет! – Натаниэль прокашлялся, со вздохом взглянул в сторону своего столика. – Да, сожалею. Я здесь с сыном.

Внимание Таш снова задержалось на молодом мужчине. Это Эйден Мур? Предприимчивый молодой выскочка, бич общества?

– У меня теперь есть ваш номер в телефоне.

Натаниэль вновь обрел самообладание, о котором Таш читала в деловых журналах.

– Позвольте, я перезвоню позже, когда смогу свободно говорить?

Она едва слышала последние фразы, хотя соглашалась. Ее взгляд оставался прикованным к молодому Муру. Он не может быть таким неотразимым. Он не может источать дразнящий аромат восточных пряностей. Она не может тонуть в этих голубых глазах.

Нет, если он сын Натаниэля Мура.

Муры ненавидят Портеров и Синклеров. Почему наследник должен быть другим?

Таш потребовалось мгновение, чтобы осознать две вещи. Во-первых, ее подвела бдительность, и она позволила себе слишком долго на него смотреть. Во-вторых, его голубой взор, открытый и любопытный, теперь сосредоточился на ней.

Таш схватила сумочку, бросила деньги на столик и быстро пошла к выходу на ватных ногах, прижав телефон к уху, будто все еще разговаривала.

Она чувствовала на себе взгляд Эйдена Мура до тех пор, пока не выскочила на солнце Фримантла.

Женщину перед ним едва можно было узнать, она отличалась от той, которую он видел в кафе, но Эйден Мур давно научился не судить о книге по обложке. В прошлый раз она, возможно, выглядела достаточно хрупкой, чтобы разбиться, но, наблюдая за тем, как она держит в руках, словно копье, трубку с шаром из расплавленного стекла, светящегося на кончике, наблюдая за сосредоточенностью, с которой она вращает ее и отправляет в горящую печь, у него вдруг возникли сомнения относительно ее безжалостности. Этот крепкий стержень в отблесках света, исходящего от ярко горящего шара из магмы, не выглядел хрупким. Его план изменился на месте. Эта женщина не отреагирует ни на один из его выверенных общих взглядов. Ее не подкупишь, она не поддастся на преследование. Выжидательная позиция, возможно, тоже не сработает. То, с какой сосредоточенностью она придавала расплавленному стеклу нужную ей форму, поворачивая раз за разом трубку, говорило о терпении, которого ему недоставало. И о неожиданной решительности.