Маргарет Макфи - Сорвать маску

Доминик замер, прекрасно чувствуя напряжение, повисшее в воздухе. Он медленно поднял глаза, встретившись с ней взглядом, и в них промелькнуло странное чувство. Не страсть, как ожидала Арабелла. Не торжество победителя и даже не надменность. Возможно, озарение. И что-то еще, чему Арабелла не смогла дать определение. В его глазах застыло странное затравленное выражение.

– Доминик? – прошептала она.

Но тот словно не слышал ее. Застыл на месте, глядя на нее так, словно силился прочесть чувства, бурлящие в глубине ее души.

Затем он попятился, взъерошив рукой волосы.

– Я не могу, – побелев как мел, произнес он. Отвернувшись, забрал жилет и фрак и направился к двери.

– Доминик!

Он замер, положив пальцы на дверную ручку, но не обернулся.

А затем вышел, тихо закрыв за собой дверь.

До нее донесся звук шагов. Доминик спустился по лестнице, коротко переговорил с кем-то в холле. Затем на улице раздался скрип колес кареты и цокот копыт.

Арабелла следила взглядом за темной каретой без герба, пока та не скрылась в ночи. Вздрогнув, женщина закуталась в шаль, пытаясь понять, что именно сейчас произошло между ними.

Доминик не спал всю ночь. Он стоял у окна в библиотеке, глядя на спящий город, наблюдая за первыми лучами рассвета, пролившимися в чернильную тьму небес.

Каким же он был дураком, полагая, что сможет сделать Арабеллу своей любовницей и относиться к ней как к шлюхе! Несмотря на то что, по всей видимости, она стала таковой. Прошлое было слишком свежо в памяти. Возможно, Арабелла сумела разорвать все, что их связывало, и уйти, но он только сейчас понял, что ему никогда не разорвать эти узы. Она была его первой и единственной любовью. Что бы Арабелла ни совершила, кем бы она ни была, он не смог забыть об этом. При каждом взгляде на нее перед глазами проносилось прошлое. При каждом прикосновении сердце начинало ныть.

Доминик думал, что будет относиться к Арабелле точно так же, как к другим женщинам, которые были у него, – без каких-либо чувств, холодно и отстраненно. Он ошибся.

Ее образ не выходил из сердца, проник в душу. Доминик на протяжении всех этих лет не мог мечтать ни о чем другом. Он желал Арабеллу, ненавидел и отчаянно нуждался в ней. Он все время думал о ней. Даже лежа в постели с другими женщинами.

Он по-прежнему помнил ее вкус и аромат, свежий и сладкий, как розы, омытые летним дождем. Пальцы не забыли гладкой бархатистой кожи, округлых упругих грудей. Он хотел провести губами по каждому дюйму ее тела, погрузиться в шелковистую плоть. Взять ее всеми возможными способами, пока наконец не прекратится эта бесконечная мука.

Но не мог этого сделать.

Серое платье, которое было на ней в спальне в доме на Керзон-стрит, ничем не напоминало наряд куртизанки. Старое, потрепанное и пристойное. Ее собственное. Когда Арабелла сбросила платье и встала перед ним, предлагая то, что принадлежало ему по праву, Доминик заставил себя предпринять попытку. Коснулся ее, пытаясь уговорить себя сделать это, повинуясь собственному телу, охваченному огнем неутоленной страсти. Но, почувствовав, как бьется под его ладонью ее сердце, Доминик понял, что не может так поступить.

В голове по-прежнему звучали слова Арабеллы. «Он был в тысячу раз лучше тебя». «…Ложь проститутки. Ведь именно это хочет услышать любой мужчина, не так ли?» Только сейчас Доминик осознал, что в глубине души глупо надеялся, что она примет его с радостью и желанием. Он хотел услышать, что в прошлом она совершила большую ошибку, но до сих пор любит его.

Доминик покачал головой, поражаясь собственной глупости. Ничего не изменилось. И никогда не изменится. Арабелла по-прежнему обладала властью над ним, по-прежнему могла причинить ему боль. И без колебаний сделала это.

Да, они заключили соглашение. Что ж, он человек слова и не допустит, чтобы Арабелла вновь оказалась на улице. Сам же больше не приедет на Керзон-стрит.

Приняв такое решение, Доминик встретил новый рассвет, занимающийся над Лондоном.

Утром в столовой Арабелла наблюдала за сыном, жадно поглощающим завтрак. После недели, проведенной на Флауэр-энд-Дин-стрит, когда они мерзли и голодали, она боялась, что ее малыш никогда не оправится. Но, видя, как он уплетает яйца с маслом и колбаски, возбужденно болтая, Арабелла почувствовала облегчение, возблагодарив про себя устойчивость детского сознания. Она погладила Арчи по волосам, слушая его рассказ о том, как он заведет себе целую конюшню, когда вырастет, хотя и понимала, что еще придется ответить на вопросы миссис Тэттон. Мать с беспокойством наблюдала за ней.