Андрей Геласимов: Десять историй о любви (сборник)

Подавив охвативший его приступ паники и похвалив себя за сохраненные остатки здравого смысла, Гуляев подключил свой компьютер к зарядному устройству, уселся в кресло и, чтобы окончательно прийти в чувство, начал читать вслух на греческом языке:

«…Мы и неизвестно до чего бы дошли в благоговейном своем трепете перед умыслом Зевса относительно Филомелы, когда бы не появился тот солдат с военными россказнями и не увлек нас, послушных и смирных, на стезю походов и грабежей, в область разбойничью и пряную, как те замысловатые лакомства, что привозят иногда на своих кораблях финикийцы из диких, исполненных варварского сладострастья земель, от чужих царей и из чужих гаремов. Мы погрузились в волнующие бездны перекликавшихся сигнальными трубами историй, дав Филомеле возможность независимо от нас узнать о своей сестре Прокне, непонятно откуда возникшей и вышедшей замуж за фракийского царя Терея, и беспрепятственно удрать навстречу губительной судьбе и царственному фаллу свирепого быка, Терея-бабника…»

Ночью Гуляеву приснилась его жена Ксения с большим хлебным ножом в правой руке. Отчужденная, неторопливая и холодная, она вошла абсолютно голая в его номер, остановилась у кровати и перерезала ему горло. Проснувшись, он порывисто и хрипло дышал еще, наверное, минуту, таращился в темноту, затем хотел встать, но побоялся, потому что не помнил – была ли под боковинами кровати щель, и какая, и не могло ли через нее выбраться то, что, возможно, пряталось там внизу.

Так он пролежал без сна минут десять – крутился, подворачивал под себя одеяло, проклинал узкие и длинные как валики для диванов гостиничные подушки, пытался зачем-то вспомнить, в какой стране подушки были нормальной формы и нормальных размеров, потом, наконец, вскочил на ноги, включил везде свет и, озверев, разнес боковые стенки кровати в несколько ударов голыми пятками. Фанера оказалась довольно хлипкой.

Утром он передал найденное под кроватью колечко приветливым девушкам на стойке администратора. Когда во время обеда к нему подошел говоривший по-русски официант и с уничтожающим выражением на лице сообщил, что на террасе его ждет руководитель службы безопасности отеля, Гуляев решил, что разговор пойдет об изувеченной ночью кровати. Не спеша доев свой овощной суп, запеченную в соли дораду и даже фруктовое мороженое на десерт, он вытряхнул из пластикового контейнера зубочистку, лихо и независимо, как ему показалось, зажал ее между зубами и подчеркнуто неторопливо прошел на террасу, где навстречу ему из глубокого кресла тут же поднялся темноволосый и совершенно не загоревший – как будто вообще не выходил из отеля – человек в сером костюме.

– Вам не следовало беспокоиться, – по-английски заговорил первым Гуляев. – Я за все заплачу.

– Следуйте за мной, – негромко сказал начальник охраны и указал на дверь, рядом с которой стояли еще двое мужчин в таких же серых костюмах.

– Вы что, шутите? – усмехнулся Гуляев. – К чему это все?

– Вы должны пройти с нами, – вежливо ответил начальник охраны. – Точнее – проехать.

– Куда?

– В полицию. Там вам всё объяснят.

Гуляев помолчал, осознавая неожиданный поворот, и решил на всякий случай оценить свое положение.

– Мне нужно взять компьютер… Я должен работать.

– Разумеется. Мы будем ждать вас вон там, – начальник службы безопасности указал через стеклянную дверь на стойку администратора, у которой толпились прибывшие чартерным рейсом молчаливые, но улыбчивые японцы с грудами своего багажа.

«Мы же тем временем завороженно внимали предсмертному хрипу заходящихся в истерике коней Диомеда, с восторгом и ужасом следили за непрерывной цепью насильственных прелюбодеяний могучих воинов, погрузивших мир вокруг себя в жаркие волны мятущейся крови, слушали, как сшибаются черепа и лопаются внутренности, как кричат, озверев от наслаждения и боли, насилуемые в храмах и дотоле не доступные никому из смертных прекрасные жрицы великих богинь, видели, как катятся изуродованные останки героев с летящих колесниц в горячую троянскую пыль…»

Старательно читая все это на заднем сиденье просторной машины, которая, как он, облегченно вздохнув, отметил, не была полицейской, Гуляев делал ужасно сосредоточенное лицо, шевелил губами и даже время от времени задумчиво кивал, дабы наблюдавший за ним в зеркальце начальник охраны пришел к выводу, что он на самом деле работает, что он очень занят, что он серьезный и крайне дорожащий своим временем человек – причем настолько серьезный, что даже поездка в полицию на территории чужой страны не в силах его хоть чем-то обеспокоить.