Саша Кругосветов - Сто лет в России

Так или иначе – для семьи Самуила гроза прошла стороной. Надолго ли? Трудно предположить, как развивались бы события дальше. К порогу подошла огромная, жестокая, безжалостная война. Которая перемешала всех и вся, нарушила планы строительства «мирной» жизни советской страны. В войну пошел на Северный Кавказ поток раненых с фронта. Санаторий преобразовали в военный госпиталь. Самуил, главный врач санатория, стал начальником госпиталя. Его назначению не помешало непролетарское происхождение.

Участие отца в Финской войне было для меня малоизвестным эпизодом. Возможно, он недолго в ней участвовал или не на главном участке фронта. Отец мало об этом рассказывал. Говорил что-то о финских снайперах на вершинах сосен, о том, как ловко финны кидали ножи. Остальное неотчетливо. А вот Великая Отечественная коснулась нас в полной мере. Перед самой войной родители получили свою жилплощадь. Отцу, как руководителю довольно высокого уровня, выделили двухкомнатную квартиру на Литейном. Мама уже носила меня. Отец решил, что отдельная квартира нужнее некому его сослуживцу, у которого ребенок уже был. И уступил. А себе взял комнату в коммуналке, тоже на Литейном. Коммуналка, правда, не многонаселенная, и тоже двухкомнатная квартира. Комната – большая, тридцати с лишним метров. На четвертом этаже без лифта. С печным отоплением. Прожили родители там поначалу совсем недолго. Грянула война. Отец готовил эвакуацию своего завода на Урал. Он отправил всю большую семью бабушки (теток, их мужей и детей, дядю) в Свердловск, так в советской России назывался Екатеринбург, а вслед за ними и маму с животом. Матушка разрешилась мною по дороге. Ну не в поезде, конечно. Когда начались роды, ее срочно высадили в Галиче Костромской области, где я и появился на свет божий в августе 1941-го. Так я побывал в старинном городе Галиче один-единственный раз. Потом мама самостоятельно с грудняшкой добирается до Свердловска. Еда ужасная. Едет в теплушке. Помыться негде. Ребенок, то есть я, – весь в коросте. Вместо кроватки – деревянное корыто. Кругом мужики – военные, командированные по разным причинам с фронта. Солдаты, расположившиеся на всех уровнях – внизу, на вторых и третьих полках, – залезают за пазуху, выгребают вшей и бросают вниз. Мать плачет. Со второй полки голову свешивает сердобольный раненый офицер, отпущенный домой на побывку: «Не плачь, мамаша, сын вырастет – богатырем станет». Как в воду глядел, недалек был от истины – мужик из меня вырос здоровенный. Со временем. А тогда – что было, то и было.

Когда мама воссоединилась с бабушкой, быт, видимо, как-то стал налаживаться. Хотя с едой, конечно, были проблемы. Как у всех в те времена. Вскоре на Урал переехал со своим заводом отец. С гордостью мама показывала ему худосочного недокормленного младенца. Так всегда женщины показывают новорожденного любимому мужу. Ну, и опять семейное счастье моих родителей было недолгим. Отец, всегда и во всем уступавший матери и внимательно прислушивающийся к ее мнению буквально во всем, в критические моменты жизни был очень решительным человеком. Будучи заместителем директора огромного завода, имевшего оборонное значение, имея броню, имея солидный возраст (ему тогда было 38 лет), он отправляется добровольцем на фронт. Рядовым. Матери сообщает об этом перед самым отъездом.

Что я сам могу вспомнить из того времени? Почти ничего. Темная лестница. Какие-то бревна, почему-то сложенные на лестничной площадке. Белый котенок играет среди них. Смотрит на меня. Моя будущая жизнь, и светлая, и беспокойная, всякая, смотрит на меня через его детские звериные глаза. Остались рассказы. Как мать стала курить. Махорку. Другого не было. Как скончалась бабушка. Как ждали редкие письма с фронта. Как слушали «Жди меня, и я вернусь», надеялись и тихо плакали. Как дети жадно хватали еду, когда в доме была еда. Быстро глотали и рычали, не в силах дождаться следующей ложки каши. Так жила вся страна. Сохранились выцветшие фотографии того времени. Осунувшаяся, не похожая на себя мать. Одни глаза, рано постаревшее, измученное лицо. И страшный худой заморыш. Это я. Та же мука в глазах, что и у матери.

В 44-м вернулись в свою квартиру на Литейном. Все вещи, мебель были вынесены. Соседями, жившими на этаж выше. Мать ни с кем не разбиралась. Начинала жизнь с нуля. Помогали сестры и брат. Кончилась война. Стали возвращаться фронтовики. На улицах цветы, песни, гармошка. От отца известий не приходило. Один веселый военный в гимнастерке на улице обратил на меня внимание, улыбнулся, помахал рукой. Я кинулся к нему с криком: «Дядя папа!» Я ведь не знал своего отца. Пришли известия, что части Второго Украинского задержались в Праге. Там был и отец. Там продолжались военные действия, гибли люди. А у нас началась мирная жизнь. Стали открываться магазины. Запомнилось событие: открылась булочная на Литейном. Я и сейчас ее помню. Почему-то самое сильное детское впечатление – батон на столе. Булка – так говорили в Ленинграде.