Наринэ Абгарян - Две повести о Манюне

– Девочка, – обратилась ко мне Катынга, – тебя недавно напугала большая лохматая собака, и ты, убегая, упала и сильно ушибла левый локоть. Когда приедешь домой, попроси, чтобы мама зажгла эту свечу в изголовье твоей кровати. А я за тебя здесь попрошу. И все страхи как рукой снимет, хорошо?

– Хорошо, – шепнула я.

Катынга погладила нас по щечкам шершавыми сухими ладонями.

– Езжайте.

– Деньги за сметану… – кашлянул дядя Миша.

– Езжайте. Ничего не надо.

– Но как же так?

– Много говоришь, сынок, – отрезала Катынга и повернулась к нам спиной.

– О чем вы разговаривали? – спросил дядя Миша у Ба, когда мы сели в машину.

– Ни о чем. Она молчала, а я плакала. А потом вспомнила песню. И запела.

– Как это ни о чем? Разве не ты ей рассказала, что Наринку собака напугала?

– Нет, – Ба вздохнула, – но я бы даже не удивилась, если она нашу девочку по имени бы назвала.

Остальную дорогу мы ехали в молчании. Каждый думал о чем-то своем и не спешил делиться с остальными своими мыслями.

– Я понял, откуда у них такие имена, – вдруг хлопнул себя по лбу дядя Миша. Мы уже подъезжали к Берду, еще несколько виражей – и из-за холма показались бы развалины крепости.

– Откуда?

– Каты́нга и Олы́нга – это Катенька и Оленька! Видимо, когда-то их родители услышали звучные русские имена и, особо не вдаваясь в подробности, огрубив диалектом, назвали дочерей Катынгой и Олынгой!

Ба всплеснула руками.

– А ведь верно, Миша, все так и есть! Верно-то как!

Манька спала, положив голову мне на колени, Каринка о чем-то усиленно размышляла, шевеля губами. Когда машина поворачивала и кренилась набок, она придерживала Манюню за ноги, чтобы та не свалилась с деревянной лавки.

– Тебя что, совсем не мутит? – в очередной раз спросила она меня.

– Совсем. Но я сильно устала.

– Вот это делааа, – протянула сестра.

И тут Ба снова запела. Голос ее звучал мягко и немного приглушенно, иногда он вибрировал и беспомощно обрывался. Тогда Ба на секунду замолкала, а потом продолжала с прерванного места пение.

Это была старинная песня на джиди [24].

Ба ее допела, а потом перевела:

Традиционная армянская песня пахаря.

Кисломолочный продукт.

Хлеб.

Дословный перевод армянской фразы, которая по-русски означает «конечно, не вопрос».

Съешьте мою задницу (уж извините, но из песни слов не выкинешь).

От «захре мар» – змеиный яд ( фарси ).

Ду-ек (или ду-як) – 2: 1 (фарси, все цифровые комбинации на игровых костях называют на языке фарси).

Варкетили, Авлабар – районы Тбилиси.

Армянское блюдо из цыпленка и тушеных овощей.

Как мы помним из первой книги, так папа называл маму, когда у него заканчивались аргументы. Мама родом из Кировабада, а девушки из этого города славились своей капризностью и неуживчивым нравом.

Тутовка – тутовая водка. Мацун – кисломолочный продукт.

Подстрочный перевод армянской фразы, означающей «никогда больше на те же грабли не наступлю».

Кизиловка – семидесятиградусная водка из ягод кизила. Неискушенного дегустатора убивает одним своим запахом.

Кинто – в Грузии торговец или мужчина без определенного занятия, весельчак, балагур и плут.

Это колоритное ругательство происходит от «захре мар», что в переводе с фарси означает «змеиный яд».

Соус из чеснока и мацуна.

Подробнее об этой розетке я расскажу чуть позже, в девятой главе.

Справка для тех, кто не читал первую книгу о приключениях Манюни: Ба каким-то образом умудрилась так задурить девочкам головы, что те поверили: красивые мужья им достанутся только в том случае, если их тарелка из-под тушеных овощей будет всегда оставаться идеально чистой.

Южное дерево или кустарник с приятным запахом и сладкими съедобными плодами.