Татьяна Тронина - Весенняя

Солнечных зайчиков принес с собой тихий ветер. Настоящий, майский – который не холодит и не греет кожу, а просто скользит по ней, щекочет, гладит. Словно утешает.

И не было для Михаила Ивановича ничего важнее этого ветра, и солнца тоже.

В том не было ничего странного, каждый – чаще или реже – обращает внимание на природу, и даже скудная, городская способна привлечь внимание: каким-нибудь особенно розовым, дивным восходом, или неожиданно бурной тополиной метелью, или скорбно-серыми, безнадежными декабрьскими сумерками. Но этот старик до болезненности любил наблюдать природу, он запоминал цвет каждого солнечного захода, он с напряжением художника (хотя он был вовсе не художником, а бывшим учителем русского языка и литературы) наблюдал смену красок и их оттенков на небе, он первым, например, из своего окна заметил, что вот-вот зацветет сирень, он раньше всех ощутил, что уже скоро, очень скоро за этими тихими вечерами придут другие – с грозами и освежающими дождями.

Зачем ему это было надо? Собственно, незачем, но стариковская жизнь так часто лишена всяких внешних событий, что смена времен года – уже само по себе событие.

…Мимо окон, на миг испугав солнечных непосед, мелькнула знакомая серая тень. Устинов. Его все так называли – старик Устинов. Коротко и ясно. Появлялся он обычно вечерами, как только солнце начинало садиться (а может быть, как только приходили с работы его молодые родичи и начиналась в квартире вполне законная свистопляска – помыться-поесть-прибраться, словом – «дедушка, вы бы не мешали»). Или вот как сегодня – наверняка в доме Устиновых застолье, отмечают праздник.

В сплющенной временем кепочке цвета «перец с солью», в сером выгоревшем плаще – Михаил Иванович хорошо помнил, когда Устинов купил этот плащ и по какому поводу – лет семнадцать назад, к рождению внучки. Или не к рождению? Жена Устинова в то время жаловалась каждому встречному-поперечному, что ее благоверный завел любовницу на стороне – седина в бороду, а бес в ребро… впрочем, какая ерунда все это, плащ давным-давно вышел из моды, а Устинов овдовел лет пять назад.

Устинов крикнул нашему старику, сидевшему у окна:

– С праздником! – но подходить к окну не стал.

Устинов шел вдоль дома со страшно озабоченным видом, стучал торопливо палочкой, непосвященный подумал бы – вот дедушка торопится, наверное, в булочную, успеть бы ему до закрытия. Только вот, дойдя до угла, дедушка лихо заворачивал обратно – до другого угла, а потом опять следовал лихой разворот… и опять вперед трусцой. Моцион. Тем более что число разворотов было вполне определенным, так сказать ежедневная норма. Отсюда и торопливость эта в движениях Устинова – разделаться бы поскорее с этой нормой!

И лишь только после этого, закончив с ежедневным моционом, Устинов приблизился к распахнутому окну. Заглянул откуда-то сбоку, тем самым демонстрируя вежливость, и молодцеватым басом спросил:

– Сегодня великий день. Гм. Как здоровье, Михал Иваныч?

– Так себе, – честно ответил старик.

В ответ Устинов принялся кашлять и сквозь кашель проговаривал:

– Так себе. Гм. Да вы еще бодрячком, Михал Иваныч. А я вот задыхаюсь. Сколько лет прошло, а оно все дает о себе знать!

Это он напоминал о ТБЦ, то бишь о туберкулезе, которым страдал много-много лет назад и который помешал ему выполнить воинский долг. Только вот к чему все время об этом напоминать? Михаил Иванович вполне верил в ТБЦ старика Устинова.

Откашлявшись, Устинов заговорил о политике. Он очень любил обсуждать мировые проблемы, у него был свой взгляд на них – и когда излагал его, то волновался, стучал палочкой в асфальт, брызгал слюной, походя ругая неудачную вставную челюсть… совершенно напрасно волновался, ибо наш старик и не думал ему возражать.

– Развалили страну. А ведь была державища! СССР! Теперь что? Смех один, а не страна. А кто виноват, Михал Иваныч, кто виноват, я вас спрашиваю?!

– А пес его знает, – устало ответил старик, хотя сам не раз задумывался об этом.

– Ка-ак, вам все равно, и сердце не болит…

– Болит! – оборвал Устинова Михаил Иванович. – Но только что теперь делать?

– Кхе-кхе… тут все ясно, не спорю. Вернее, ничего не ясно. Что делать! Не-ет, прежде чем выяснять, что делать, надо выяснить, кто виноват. Но вы мне человека назовите! Личностей! Тех, которые, понимаете ли, развалили… Кого проклинать?

– Вам обязательно надо кого-то проклинать? – сухо спросил наш старик, воспитанный и десятилетиями воспитывавший на гуманистических литературных принципах.