Юлия Качалкина - Источник солнца (сборник)

– Ты чего… не спишь? А?

– Не, не сплю. Я еще не хочу спать. Лягу с рассветом.

– А я хочу. Очень.

– Валь…

– Чего ты?..

– Думаешь, мы умрем в один день? Раз родились в один…

– Ой, Тема… ты… ой, – он приподнялся на локтях и внимательно посмотрел на брата в ответ. – Н-да. Как Петр и Феврония…

– Как Тристан и Изольда тоже. – Артем уже смотрел не на Валю, а в окно. – Знаешь, я тебя люблю.

– И я тебя. Только мы еще поживем, ладно?

– Нет, ну конечно. Я же про старость.

– Да я не доживу до старости. – Валя отмахнулся и свернулся на правом боку. – До нее еще лет сорок жить… жуть! Что я делать буду? Не, не доживу…

– Валь, к нам Сашка приедет погостить.

– М-да? Значит, будем стареть вместе с Сашкой.

– Ты рад?

– А ты?

– Я да. Я ее уже месяц не видел.

– Ну, вот и замечательно: вы с ней известные подружки. Будете играть.

– Ей конфет купить надо, наверное. Я ей батончиков куплю. Как думаешь?

– И батончики хороши. Я их тоже люблю… – Валя покосился на него из лежачего положения: – Артем, а Артем… ну в кого ты такой, а?

– Какой «такой»?

– Чудной. Чудак ты. Феномен. – Валя улыбнулся и фыркнул.

– Уж какой есть. – Артем тоже фыркнул и улыбнулся.

– Нинка сказала, что хочет купить какие-то там особенные благовония. Завтра мы с ней пойдем в магазин и купим. Сегодня мороженое на Арбате ели. Тем, как же я ее люблю!..

– Здорово. Она хорошая. Тихая только очень. Но хорошая. Но я бы ее любить не мог. Полюбить не смог бы.

– А почему?

– Не знаю… она бы тоже сказала, что я чудной. Поэтому, наверное.

– Ты обиделся бы?

– Нет, я не обижаюсь. Я никогда не обижаюсь. Я бы просто не хотел, чтобы она мне постоянно удивлялась. Я бы любил ее, а она бы удивлялась. Вот…

– Вот теорию подвел!.. а я не задумываюсь. Я ведь куда проще, чем ты, Тем. Я это знаю и не переживаю. Поверь, даже доволен этим.

Они помолчали.

– Тем, я спать хочу…

– Ага. Я пошел. Почитаю еще чуть-чуть.

– Давай, спокойной тебе.

– И тебе.

Артем встал и скрылся в темноте. Старый плед, махнув хвостиком, поспешил за ним в дверной проем. Валя, не переменяя позы, уснул.

Артем очень хорошо помнил, как звучит по утрам пишущая механическая машинка «Ятрань». Звук был ни с чем не сравнимый: Артем лежал обычно в детской, еще до конца не проснувшись, и слушал, как в ограниченном каком-то, прямо сказочном пространстве в затяжном поцелуе запечатлеваются буквы на сизых листах формата А4. Он так и представлял себе, как механическая железная лапа толкает профиль буквы вперед, как от соприкосновения с ней болезненно морщится бумага, как прогибается черная лента, прокручиваясь с одной катушки на другую, как сохнет сиротливо отпечаток… потом он представлял себе отца, который замирал над машинкой с поджатыми руками, как тушканчик, всматривающийся в степную даль. Потом от этого пришедшего на ум сравнения Артем начинал улыбаться и открывал глаза. Машинка стучала еще какое-то время, но вот печатные утехи сходили на нет, и папа прокрадывался в детскую. Он сначала делал в двери щелку, заглядывал в нее, и стоило Артему или Вале приоткрыть глаз, или хотя бы пошевелить ногой, как папа, обрадованный, входил уже целиком и певуче говорил:

– Ой, Тема, ты проснулся? Ну, вставай, вставай. Умывайся. А я уже варю тебе кашу. – Евграф Соломонович сделал по комнате несколько кругов и полукружий, после чего, улыбаясь, собрался выходить. – И заметь: я тебя не будил, ты сам проснулся. – Он скрылся за дверью и оставил сына одного.

– У-уух! – Артем сладко потянулся, почмокал губами и посмотрел на часы в мобильнике, лежавшем на журнальном столике у кровати.

Было без четверти десять. Без четверти десять! Вчера он опять лег позже всех, и, помнится, папа еще ворчал на него из кабинета. Да-да, ведь надо было подвинуть стул, чтобы залезть в шкаф, достать чистую наволочку… как всегда впотьмах… а стул возьми да и упади… и тут папа… Артем вспомнил все до мельчайших подробностей. И, вспомнив, он окончательно вошел в новый день.

И Вальки уж точно не было. И мамы тоже. И когда они последний раз были все вместе?

Евграф Соломонович на кухне гремел кастрюлями, а в ванной ревуче подпрыгивала старая стиральная машина. И отец, и сын оба помнили, как однажды эта самая «Эврика» выпрыгнула из своего законного угла и приземлилась на большой палец Валиной ноги, отчего Валя взвыл, а палец с тех пор слегка изменил форму. Да, Евграф Соломонович очень живо помнил, как Артем в детстве свалился с трубы отопления в тарусинском доме и порвал себе вензелем щеку. Или как они с Настей застали своих мальчиков за весьма странным занятием: один сидел на кровати и держал другого, стоящего на руках, за ноги. И этот другой просил первого кинуть его на батарею. Другой, ясное дело, был Артем. Или вот еще… Евграф Соломонович прислушался к плеску воды в ванной и, решив, что любовь к батареям будет преследовать Артема до конца жизни, предусмотрительно пошел за ним. Артем, с мокрой взъерошенной головой, стоял босыми ногами на кафельном полу и вытирал кончиком полотенца уши.