Михаил Липскеров - Город на воде, хлебе и облаках

Так что для Шломо Грамотного, которому четыре дамы несли хлеб насущный в разных воплощениях, осталось лишь то, что принесли уже бывшие в такой ситуации Ванда Кобечинская и горе мое девица Ирка Бунжурна. Мне вот только было интересно, что могло принести это последнее. Потому что, если вы помните, борщ, который она несла для Шломо, оказался на лице человека-профиля, обретшего в результате этой процедуры доселе отсутствовавший фас, что впоследствии потребовалось для дела по харрасменту бывшего человека-профиля к Даме с собачкой, просившей милостыню в вестибюле м. «Краснопресненская». И чем она собиралась кормить Шломо, мне было непонятно. Но она стала его кормить! Из-за рамок картины мне не было видно, чем именно происходит кормление, но хруст костей вселил в меня смутные подозрения. Что-то он мне напоминал. И я вспомнил! Где-то с час назад точно такой же хруст исходил от меня. И хрустели косточки цыпленка-корнишона по 83 руб. 90 коп. с Преображенского рынка, которого в компании еще трех я зафуговал на гриле. И вот эти три должны были находиться в холодильнике, дожидаясь своего логического конца. И вот их смертный час настал вместо моих зубов на зубах Шломо Грамотного. И приблизила его девица Ирка Бунжурна! Которая мало того что незаметно для меня проникла в картину, так еще, сучка эдакая, прихватила из холодильника моих законных цыплят-корнишонов по 83 руб. 90 коп. с Преображенского рынка, зафугованных на гриле!

Бедная Ванда Кобечинская стояла слегка в стороне со своим маленьким узелком, в котором было несколько сухариков с цукатами, сохранившихся после осады замка Кобечинских в 1248 году тьмами Субудай-Багатура и Джебе-Багатура на предмет пограбить с целью насаждения ислама. Но тогда дело сорвалось. На помощь пану Кобечинскому подвалили недобитые то ли половцы, то ли печенеги, которые тоже помыслили просто пограбить Замок без религиозных изысков и наткнулись на конкуренцию. И в конкурентной борьбе в живых остались лишь два человека: братья Абубакар и Муслим Фаттахи, садовник и поэт. Более нужные, на мой взгляд, Земле люди, чем воины. Ибо без войны, не знаю, как вы, а я обойдусь, а вот без садов и стихов мне будет худо. И они основали арабский квартал… В котором в пятницу…

Ну, я несколько отвлекся. От той осады остались сухарики с цукатами, которые, как самое святое, и принесла бедная девочка для своей недостижимой мечты. Но нет. Не суждено. Шломо уже не мог принять в себя сухарики с цукатами, и не только потому, что переел моих цыплят, а потому, что смотрел глазом вороного коня, на шею которого уже накинул уздечку ловкий конокрад. Смотрел на Ирку Бунжурну. И она смотрела на него глазом вороной кобылицы, на… (вот, просила любви – ну и допросилась! Вот она… Шломо Грамотный… И не спорь. Это моя книга! Рисунки, те – да, твои, так давай рисуй! Рисуй, детка, рисуй… Рисуй мне сад, по которому ты со Шломо идешь, осыпаемая вишневым цветом… Рисуй, детка, рисуй… Рисуй мне облако, по которому ты со Шломо плывешь, а сверху вас греет едва проснувшееся солнышко… Рисуй, детка, рисуй… Рисуй мне зимнюю дорогу, по которой ты со Шломо несешься на счастливой тройке… Рисуй, детка, рисуй… Рисуй мне дом на опушке леса, в котором ты варишь Шломо борщ… Рисуй, детка, рисуй… Рисуй коляску, в которой лежит человек, который пока умеет только плакать… А потом ты нарисуешь его смех, его первые шаги и себя со Шломо в той или этой жизни… Рисуй, детка, рисуй… Господь наградил тебя даром, и в твоей воле нарисовать свою будущую жизнь, в которой не будет козлов, разбрасывающих по жизни майки, человеков-профилей и тех мимолетных, мимоскачущих, мимопрыгающих, на время забирающихся в твою жизнь и усвистывающих дальше, оставляя после себя недоумение и с трудом преодолеваемую брезгливость к собственному телу. Так что рисуй, детка, рисуй… А что не получится нарисовать, то я, детка, допишу, а ты уж потом как-нибудь это и проживешь. И, поверь мне, плохо я тебе не напишу. А уж со Шломо и придумывать ничего не надо.

Я по его глазам вижу что он не чает освободиться от этого дикого Осла взять тебя за руку и привести к папе своему Пине Гогенцоллерну и к своим многочисленным кровным братьям и дочкам коими осчастливили Пиню Гогенцоллерна его многочисленные жены и наложницы и провести тебя под хупой чтобы равви реб Шмуэль Многодетный ох уж мне эта еврейская плодовитость прочел положенные молитвы и евреи Города и прочие его люди а почему бы и нет вы что-нибудь имеете против осыпали вас изюмом и деньгами а почему бы и нет и взойти на свадебное ложе и зачать того человека который поначалу будет уметь только плакать и кусать твои соски и это будет почти так же приятно когда это будет делать Шломо и все будет повторяться и повторяться потому что ох уж эта мне еврейская плодовитость а почему бы и нет вы что-нибудь имеете против я знаю у вас есть много способов уравновесить еврейскую плодовитость еврейской смертностью но мы все равно будем жить вечно и в выживших евреях русских арабах англичанах и даже китайцах потому что их корень живет в моем и находится здесь в Городе созданном по Его воле чтобы жил в нем мой народ и его потомки временно носящие другие названия…