Леонид Гришин - Эхо войны

– Давай, – говорит.

Но Курт не понял его, он не знал русского. А я сразу же вытащил початок из-за пазухи и отдал ему. Страшный удар получил я по спине этой железкой, когда тот забрал у меня из рук початок. А Курт стоял, ничего не понимая.

– Ну, ты что стоишь? Не понял что ли? Так я тебе мозги сейчас вправлю! – закричал на него охранник.

Курт неуверенно достал свой початок и отдал, а охранник прутом ударил Курта прямо по лицу. Я видел, как у него лопнула кожа и оттуда брызнула кровь. Курт схватился за рану и упал. Охранник повернулся ко мне: я вжал голову в плечи, руками прикрыл лицо, приготовился к тому, что сейчас со мной то же самое будет, думал, что сейчас этот звереныш изуродует мне лицо или пробьет голову. Я уже видел, как он занес над моей головой этот железный прут, и вдруг услышал чей-то голос:

– Отставить!

Я стоял, сжавшись, ожидая, что в любую секунду на меня обрушится удар. Проходит две секунды, три секунды – удара нет.

– Ваня, ты что делаешь? – слышу я чей-то голос.

– Да вот, гады-фашисты кукурузу воруют, ну, я их и учу, что воровать нельзя.

– Как они воруют?

– Ехал этот идиот, у него с брички падает кукуруза, он не подымает, а эти схватили да запрятали.

– Вань, так они же не украли, они подняли…

– Так и что же, эти гады-фашисты подняли, ихнее что ли?

– Вань, гады-фашисты сейчас в Нюрнберге на скамье подсудимых, а это солдаты, причем военнопленные. За что ты их бьешь? Они уже отвоевали свое. Мы победили фашистов, а ты теперь сам похож на фашиста, Вань. Разве можно бить невооруженного человека, да еще таким оружием, как у тебя в руках. Разве я тебя этому учил, Вань? Ведь они же люди! Ты посмотри, ты же изуродовал человека, как так можно, Ваня? Я не думал, что ты такой жестокий.

Тот мужчина нагнулся над Куртом. Курт лежал почти без сознания, а у него по лицу лилась кровь. Спасший меня мужчина вытащил платок и отдал Курту, Курт зажал рану, а он взял его за руку и поднял.

– Вань, я возьму его?

– Да, конечно, Батя, – сказал Ваня немного другим голосом.

А я так и стоял со вжатой в плечи головой и прикрывал лицо руками. Этот человек повел Курта, а я стоял и не знал, что делать.

– Ну, что стоишь? Иди работай!

Я хотел уже идти, но он снова меня окликнул.

– Нет, постой! Иди сюда!

Я подошел, он достал портсигар и закурил.

– Курить будешь?

Я молчал.

– На, закуривай!

Я закурил, он дал прикурить от своей папиросы. У вас тогда сигарет не было, папиросы были.

– Что, больно было? – спросил он меня после того, как я затянулся.

– Да, больно!

Он помолчал.

– Слушай, а этому тоже больно было, которого я ударил?

– Очень больно…

– Ты вот что, знаешь, возьми папиросы, – и протянул портсигар.

Я поначалу побоялся их взять, думал, что протяну я руку к портсигару, а он или другой рукой меня по лицу двинет, или ногой в живот.

– Да что ты боишься?

Он вытащил все папиросы из портсигара.

– На, отдашь этому.

Смотрю я на него и не понимаю, из-за чего произошла такая перемена… Еще недавно это был садист-зверенок, который бил нас чем попало, а сейчас передо мной стоял просто мальчик с добрым лицом.

– Тебе больно было? На, возьми кукурузу, возьми, не бойся.

Я опять побоялся протянуть руку, поэтому он мне эти початки прямо в руки сунул:

– На! Возьми.

Я взял, а он в глаза мне не смотрит, а только тихо проговорил:

– Меня Батя отругал, – не ко мне обращался, а просто сам себе говорил, – Батя меня отругал, – сказал он вновь.

Очнувшись, он оглянулся и велел мне идти работать. Я пошел, не веря своим глазам. В моей голове не могло уложиться, что за такая метаморфоза произошла с этим человеком, которого мы считали настоящим садистом.

Я передал початки своим друзьям, которые спрятали их, потому что я боялся у себя их держать. Пришел Курт с перевязанным лицом. Он что-то держал за пазухой, озираясь на охранника. Мы его окружили, а он достал из-за пазухи тонко порезанный хлеб и такое же тонко нарезанное сало и сказал нам, что ему это дал тот мужчина, а он свою долю съел. Мы, конечно, это быстро разделили и проглотили. Вкуснее этого сала и хлеба я никогда в жизни ничего не ел.

Курт рассказал, что этот мужчина, который его поднял, отвел его в медпункт, где ему промыли рану, смазали и забинтовали. Мужчина сказал врачу, чтобы тот дал бинтов и йода. Потом он провел Курта к себе в кабинет, открыл шкаф, достал оттуда стакан, налил спирта, разбавил его водой, достал также хлеб и сало. Пододвинул мне стакан и кусок сала: «Пей, ешь». Затем этот мужчина порезал хлеб и сало и сказал, чтобы он отдал это нам.