Александр Штейнберг - Загадка доктора Барнса. Альберт Барнс

«Я сморозил глупость когда попросил вас отослать работы в Америку. Возьмите этот чек – вы его заслужили».

…Они оба – Жак Липшиц и его жена – не заметили, как пролетела эта ночь, которую Барнс дал художнику для работы. Да и до сна ли было! Жак лихорадочно рисовал на бумаге эскизы будущих скульптур, советовался с женой, отбирая и отвергая нарисованное. Они прикидывали, сколько времени понадобится для завершения проекта, сколько стоит работа, словом, оба не заметили как наступило утро.

Липшиц прибыл точно к назначенному времени, показал эскизы Барнсу. Доктор пришел в восторг, но, как всегда, скрыл свои эмоции. Тут же был составлен и подписан контракт. Впоследствии Жак Липшиц сделал несколько садовых скульптур, которые ему заказала Лаура, супруга Барнса. Так начался путь к славе до тех пор никому не известного скульптора Жака Липшица (см. подробнее в книге «Лики великих»).

Доктор Барнс обладал необычайной художественной интуицией. Откуда у человека, далекого от искусства, такое удивительное чутье? Как он знал, как распознавал среди огромного количества полотен одно, настоящее, которое впоследствии признавалось сотнями знатоков? Этими вопросами задавались почти все, кто был знаком с Альбертом Барнсом. Это была одна из загадок его личности. Он никогда ни с кем не советовался, не прислушивался ни к чьему, кроме собственного, мнению.

Придя в мастерскую художника, он молча стоял перед произведениями искусства несколько минут, а потом показывал пальцем: «Это, вот это и еще это». Без тени сомнения в голосе, без колебаний и длительных раздумий Барнс отбирал в свою коллекцию настоящие шедевры. Так было и в тот день, когда он увидел в витрине галереи Пола Гийома небольшую по размерам картину под названием «Кондитерская».

Его поразили живые краски, необычный, сильный рисунок. Чувствовалась жизненная сила художника, картина притягивала к себе, не давала уйти. Гийом назвал имя художника – Хаим Сутин. Барнс никогда прежде его не слышал. Впрочем, это не удивительно – оно была известно лишь узкому кругу друзей художника.

Артдилер Лео Зборовски, который покровительствовал художникам «Улья», старался продать работы Сутина, но ему это никак не удавалось – мало кто верил в талант художника.

В конце концов отчаявшийся Зборовский велел жене снять с подрамников его работы, свернуть их в рулон и бросить в печь. На следующий день к нему в галерею пришел Барнс. Увидев небольшую работу Сутина на стене, он спросил Лео:

– Чья это работа?

– Это картина одного русского художника.

– Поднесите ее к свету, – сказал Барнс и начал внимательно ее рассматривать.

– У вас есть еще?

«И тут, – рассказывает Зборовский, – я сказал: Да! Пожалуйста, подождите, я сбегаю к приятелю, у него есть еще несколько работ. Я в холодной испарине мчусь на кухню, думая, успела ли кухарка все сжечь или нет. Открываю печь – слава Богу! – не успела. Прекрасно! Я нагреваю утюг, проглаживаю некоторые загибы через тряпку и представляю этому американцу живую душу Сутина».

Барнс захотел увидеть другие работы художника. Пол Гийом, Жак Липшиц привели его к Хаиму. Он занимал маленькую комнатку в «Улье». Невероятно застенчивый по натуре, сложный в общении, Хаим поначалу отказался показывать работы. Неопрятный, странный, маленький человечек, страдающий от язвы желудка, Хаим Сутин всегда был мишенью для всевозможных насмешек.

Он родился в небольшом местечке Смиловичи, неподалеку от Минска и после множества передряг, неудач (см. «Лики Великих») он в 1913 году попал в Париж, где стал профессионально заниматься живописью. Он производил странное впечатление на людей своими манерами, внешним видом.

Вот каким его увидела Маревна, бытописательница «Улья»: «Он был одет в широкую блузу из льняного полотна и брюки непонятной формы, это все было как бы с чужого плеча. Он выглядел плохо. Он был сутулым, с короткой шеей. Его лицо было широкоскулым и темным. Он напоминал примитивные деревянные скульптуры, вытесанные топором. Редкие волосы, подстриженные на крестьянский манер, закрывали лоб. Глаза смотрели пристально и внимательно, они были черными и глубоко посаженными. Веки были красными и припухшими. Он причмокивал во время разговора, и в уголках рта собиралась слюна. У него была приятная улыбка, но она обнажала гнилые зубы, изо рта все время шел дурной запах. Руки были маленькими, розовыми и мягкими, как у ребенка. Даже не верилось, что этими ручками он создает такие большие картины».