Николай Климонтович: Парадокс о европейце (сборник)

Буллит одно время был женат на вдове Джона Рида, в чем можно было усмотреть своего рода артистизм натуры – она, кстати, и заинтересовала его Россией. В молодости он работал корреспондентом в Париже и превосходно говорил по-французски и по-немецки. Так что недаром Рузвельт, отозвав Буллита из России, назначил его американским послом во Францию.

Дэвис же, на взгляд Иозефа, смахивал на грубоватых ребят со Среднего Запада. И он, толком о Дэвисе ничего еще не зная, не ошибался: тот был из семьи валлийца-каретника. А жена его казалась и вовсе простоватой, действительно, была дочерью торговца древесиной… Что ж, общеевропейская война маячила уже не за горами, а в Испании так и вовсе была в разгаре. И до нападения на Чехословакию оставалось всего ничего. Так что Америке на ответственных постах теперь нужны были такие вот парни полувоенного образца.

С появлением нового посла порядки в Сад-Сэм мигом изменились. Но все же большой прием был так же, как при Буллите с его прославленными своим блеском июльскими праздниками, затеян в посольском иллюминированном саду. Кажется, это было в последний раз – возможно, стали экономить на садовниках.

По торжественным случаям в особняке посла всегда пахло цитрусами. Причем так настойчиво, что запах этот напоминал Иозефу его итальянское детство в Триесте. Так же пахло и сейчас: до лимонных деревьев в кадках, расставленных в холле обок парадной лестницы, рука нового посла еще не дотянулась.

Посол стоял вместе с улыбающейся своей супругой в вестибюле, гости проходили мимо них. Дэвис жал им по очереди руки, кого-то, видно прежде знакомого, задерживая на несколько секунд дольше. Послица светски улыбалась, улыбка выходила у нее натужно-томной, какой-то припухлой и усталой, будто она напилась перед приемом аспирина от головной боли.

Все шло по протоколу. Иозефу было предложено занять место в сторонке и ожидать – на случай, если бы он мог понадобиться: Дэвис привез с собой собственного, личного переводчика. Иозеф принял с подноса официанта бокал предложенного ему брюта и занял свое место у колонны. Он много раз наблюдал это действо. И заметил, что, по-видимому, в этот раз гест-лист использовали прежний, хотя, кажется, несколько отредактировали в пользу советских дипломатов и высокопоставленных военных, уцелевших после недавних чисток или вновь назначенных.

Она сама подошла к нему.

Он узнал ее тотчас. И вовсе не удивился.

С тех пор, как они познакомились на палубе Королевы Виктории , прошло не меньше трех десятилетий. Но по-прежнему выглядела она лет на десять моложе: по несложным подсчетам теперь ей было к семидесяти. Руки ее были в перчатках, а шея, ставшая будто приземистей, обернута газовым шарфом.

– А вас и узнать нельзя, Джозеф, таким франтом смотрите. Вот видите, помню даже ваше имя. Впрочем, вы и тогда были элегантным…

– Эльза, – сказал он.

– Теперь мы с мужем в Москве, он советник нашего посольства. По секрету скажу вам, как давнему знакомцу, что согласились мы провести целый год в этом страшном месте из одних имущественных соображений: за опасность и полное отсутствие морального комфорта мужу полагается существенная надбавка к пенсии. Но, слава богу, мы уже в конце срока и в скором времени надеемся наконец очутиться в нашем домишке на винограднике в Ницце… Но что это я все о себе да о себе…

Но Иозеф не успел и рта открыть. Он заметил, что посол Дэвис делает ему знак подойти, будто он был его камердинер. Раздраженный Иозеф извинился и пошел к послу.

Тот сказал ему самым бесцеремонным тоном:

– Вижу, вам по-прежнему по вкусу нейтралитет. На этот раз шведский.

– Мы с этой дамой давно знакомы…

– Вот как! Что ж, надеюсь, вы и ей уже сообщили о недальновидности нашего правительства?

Иозеф протестующее поднял руку, но Дэвис не дал ему ничего сказать:

– Вам не по нраву, как мне стало известно, американская политика по отношению к Германии. Дружественной, замечу, нам державы, с которой мы связаны давними и торговыми, и культурными связями… И что уж вовсе странно, это то, что вы полагаете, будто Америка чуть ли не подталкивает Германию к войне с СССР!

Было не место и не время вести политические дискуссии. К тому ж его слова дошли до посла в искаженном виде: про науськивание Англией и Америкой Гитлера на Россию он думал, но никогда, кажется, вслух не говорил. Разве что с Ниной…

– Впрочем, понятно, вы же русский…

– Я поляк.

– Неважно. Болеете за своих.