Валерий Квилория: Кабан по-телегенски

– Ах ты дрянь! – увидев его, зарычал Димка, полный ненависти. – Я тебе сейчас дам! – и стал оглядываться в поисках орудия возмездия.

На помощь подоспел двоюродный брат. Недолго думая, он перетянул недисциплинированное животное палкой. Толик, похоже, рассчитывал на то, что кабан развернется и выбежит на бетонную дорожку. Увы, случилось обратное. Непонятно, из каких соображений, боров весело хрюкнул и, не разбирая дороги, ринулся вперед. Впереди был курятник, и он влетел в него, словно пушечное ядро. Раздались треск ломающихся насестов, грохот падающих гнезд, хлопанье крыльев и безумное кудахтанье. Затем враз все смолкло, и наступила тревожная тишина. Озадаченные братья подошли ближе. Из кабаньего убежища доносилось тихое чавканье, прерываемое печальными вздохами.

– Вот сволочь! – простонал в отчаянии Толик. – Это он, гад, курку сожрал. Ну, сволочь!

И Толик бросился в курятник. Тотчас послышались глухой удар, треск дерева, изумленное «ох», сочный шлепок и краткая констатация по поводу кем-то изнасилованной жизни. И снова тишина. Не успел старший брат испугаться, а меньший уж разразился бурной речью. Из монолога стало понятно, что Толик плотно засел посадочным местом в толстом слое вонючего помета. Речь из курятника завершилась стремительным вылетом наседки, ошарашенной всем увиденным и услышанным.

На крики и кудахтанье прибежали дядя Пантелеймон с веревкой и тетя Надежда с тазиком.

– Остолопы, – только и сказал Пантелеймон, увидев перепачканного племянника, а потом и сына, вынесшего из курятника шишку на лбу и сенсационную весть: куркиным яйцам полный капут.

Сделав на конце веревки петлю, дядя, проклиная бестолковых помощников, полез за кабаном самолично. Вскоре под возмущенный визг петля была наброшена на заднюю ногу яйцепожирателя. Втроем они попытались вытащить его на свет божий, но, увы, напрасно. Зверь то ли действительно был столь могуч, то ли успел запутать веревку меж поломанных насестов, то ли попросту застрял – непонятно. Так или иначе, сдвинуть его с места оказалось невозможно.

Вымотавшись, молодежь, как более радикальная, стала высказывать всевозможные идеи. Предлагалось выкурить «скотину» дымом, заколоть на месте и даже поджечь курятник ввиду того, что последний в отличие от первого дышит на ладан и давно пора строить новый.

Наблюдавшая за всем этим тетя, наконец, плюнула и вынесла из хлева корыто. В корыто налили пойло, а Толику приказали забраться на крышу курятника. Остальные стали засадой в хлеву.

Ждать пришлось недолго. Минут через пять из ветхого убежища высунулся чувственно подрагивающий кабаний пятачок. А потом и сам он весь бесшумно выплыл и застыл над корытом. Пока несостоявшийся «мужик» чавкал, Толик спустил с крыши палку и прикрыл дверь курятника. А после поступил против всякой инструкции и совсем глупо – прыгнул на кабана с победным криком, по-видимому, решив его оседлать.

Да только звук достиг ушей едока несколько раньше, чем долетел сам Толик. Хряк сорвался с места, а неудавшийся ковбой приземлился на край корыта, из-за чего другой его край резко подскочил и ударил Толика, как говорят, промеж ушей.

– Вот заставь дурака Богу молиться, так он и лоб расшибет, – расстроился Пантелеймон.

Но, увидев, что кабан отбежал к забору и, ткнувшись в солому, застыл, сурово приказал: – Зови Петровича. Сами не управимся.

Толик ушел, держась за травмированную голову, а дядя стал льстиво причмокивать и осторожно подступать к концу веревки. Когда оставалось всего ничего, явился Петрович. Он был почему-то с ружьем и патронташем через плечо.

– Во! – тряхнул он оружием. – Бабахнем картечью в глаз и всех делов!

– Давай, – тотчас согласился хозяин, которому вся эта канитель порядком надоела.

– Счас, – засуетился Петрович.

Зарядив двустволку, он тщательно прицелился и спустил оба курка. Раздался неожиданной силы грохот, сравнимый по своему воздействию на окружающих разве что со светопреставлением. Кабан взял невообразимо высокую ноту, что живо напомнило падение авиабомб из фашистских кинохроник, вздыбился и растаял, таковой была его скорость. Нечто размытое скользнуло в калитку, и только душераздирающий звук указывал на то, что издающий его уже в огороде.