Рина Кумихо: Надежда после жизни

— Ксандер… он все еще жив?!

— Да. Но, поверь мне, это ненадолго!

— Верно. Я сама лично убью его. И в этот раз раздумывать я не стану.

— О чем ты? — идет за мной Прайм. Я и не замечаю того, что я уже быстрым шагом подхожу к «вертушке», где лежит мой отец.

— Вуд, позаботься о Лине! — тот согласно кивает.

— Что ты задумала, Надежда?! — преграждает мне путь Прайм, мешая сделать шаг.

— Я несколько иначе воспринимаю скачки адреналина в своем теле. И это не понравится Ксандеру, когда мы встретимся. Зря он позволил мне обучаться и совершенствовать свои навыки. Я покажу, что мой отец учил меня не напрасно! Я иду к нему!

— Одна?!

— Нет, тебя подожду, пока ты свою ранку на шее залечишь! — прищуриваю я глаза, глядя на злющего Прайма.

— Это глупость!

— Я тебя не хочу слышать. Сейчас, я лишь хочу достойно проводить отца. Поможешь с этим?

Прайм вздыхает и кивает. Он отдает приказ и тело отца аккуратно выносят из машины. Мое сердце обливается слезами, смывая кровь на нем. Но я не стану их лить понапрасну! Пока я не поквитаюсь за его смерть и смерть моей мамы с нашим врагом, я не позволю себе раскиснуть.

Мне противны все люди!

И Роб!

И Ксандер!

Я уничтожу вас!

Прощание короткое. Речи скупые. Но все знают, что Граф многое сделал для того, что его народ считали равным тем, кто сидит за высокой стеной и прячутся в центре гетто.

Его тело накрыто белоснежной простыней. Я так и не решаюсь подойти и посмотреть на его избитое лицо. Для меня он всегда будет тем отцом, которого я запомнила.

Как много я не успела сказать ему.

И самое обидное и горькое для меня в этот момент то, что я не помню: сказала ли я ему в нашу последнюю встречу о том как сильно я его люблю и как он мне дорог?! Что-то мне подсказывает, что ответ будет отрицательным.

Он спас одного из тех, кто всю жизнь охотился на него.

Он спас человека ценою своей собственной жизни!

И мне кажется, что он человечнее многих, кто живет на этом свете.

Когда все заканчивается, я решаю заглянуть к Вуду, чтобы попрощаться с ним и Линем, что лежит без сознания в больничном крыле.

— Можно? — стучусь я негромко в дверь. Вуд отвечает сразу:

— Да, входи, Надежда.

— Как он?

Линь лишь дышит. Если бы я не видела как вздымается его грудная клетка, то я бы подумала, что он мертв.

— Выживет. Правда, придется немного повозится. Но я думаю, что он вскоре поправится.

— Спасибо.

— Не за что. Ты пришла попрощаться?

Неужели, все хладные любят бить прямо в цель?! Никто из них не ходит долго вокруг да около.

— Да. Я ухожу.

— Прайм тебе этого не позволит.

— Тогда, я либо разнесу здесь все и все равно уйду, либо умру. Но здесь я не останусь!

— Ты все слышал сам, — кричит Вуд куда-то вдаль зала, где стоят больничные койки.

Из-за стеллажа с лекарствами, что надежно спрятаны от солнечных лучей, выходит Прайм:

— Слышал. А как же наш уговор, Надежда?

— Ты облажался на первом же пункте! Что уж говорить о других! Я тебе больше не верю.

— Я же тебе объяснил, что произошло!

— Но это не отменяет тот факт, что я простила тебя. Да, я поняла. Да, я знаю, что твоей вины тут с горошину. Но она есть! И поверь, вы все сейчас для меня под одной гребенкой! И если я останусь, — перевожу я дыхание. Прайм и Вуд не перебивают меня и дают высказаться до конца. — то задушу тебя в твоем чертовом сне! Уж, поверь мне! Лучше залечи свою шею и больше не подходи ко мне!

— Ты предпочитаешь остаться одной? — хмыкает и приподнимает правую бровь вверх Прайм. Он вновь возвращает свое нахальство на место.

— Да, если выбор стоит между одиночеством и тобой!

— Мешать не буду. Но и не зови на помощь, когда она тебе понадобится!

— Лучше сдохнуть!

— Ребята, может вы успокоитесь, а то у меня здесь все же острые предметы и яды есть, — вклинивается в наше противостояние Вуд.

— И где у тебя лежат яды? — кривлю я уголок рта в улыбке, что больше похожа на звериный оскал.

— Уходи. Ни я, ни мои люди тебе не станут в этом мешать. Только, ты и недели не протянешь в одиночку в гетто или где-нибудь в лесу, в пустыне. Кстати, куда ты собираешься?

— Выкуси! — показываю я ему фигу. — Я тебе этого не скажу.

— Смышленая девочка, — слышу я усмешку за собой, когда дверь еще неплотно затворена.

Я лишь хватаю рюкзак и плащ в своей комнате.

Больше здесь ничего нет, что бы было моим или было бы мне дорого.

У меня нет больше близких мне людей.

Все уничтожил лишь один человек!

И теперь я уничтожу его!