Борис Шапиро-Тулин - История одной большой любви, или Бобруйск forever (сборник)

Где река Березина обволокла своими утренними туманами, своей тоской, своей неизбывной тягой в неведомое. И мы, поддавшись этой тоске и этой тяге, рванулись вперед, чтобы уйти, уехать, улететь, разбрестись по городам и странам, а потом вернуться в смиренном покаянии к этой реке, к ее отмелям и берегам, заросшим осокой и камышами. Вернуться к нашему городу, затеряться меж его домов и домишек, меж ночных фонарей и утренних голосов. Раствориться среди мерцания его окон и магазинных витрин, среди слез и любовных вскриков, среди запахов сирени, наплывающих с окраин, и среди запаха дыма, столбами поднимающегося из печных труб, и, конечно, среди его осени, среди запаха влажной земли и пожухлых листьев.

Бобруйск – это строгость прямых улиц, уходящих в бесконечность.

Бобруйск – это родина, это земля под ногами, это небо над головой.

Бобруйск – это вечное возвращение.

Подобно Иерусалиму небесному, который является копией Иерусалима земного, да, подобно ему, существует где-то в глубинах вселенной небесный Бобруйск – точная копия города, который мы когда-то знали и в который однажды вернемся. А перед входом в этот небесный город, перед самым входом в него, перед входом, украшенным затейливым орнаментом, кто-то любовно поместил указатель: сверху его белой краской на синем фоне выведено – БОБРУЙСК НАВСЕГДА, а чуть пониже – синей краской на белом фоне – BOBRUISK FOREVER.

Музыкальная школа в городе Бобруйске это вам не просто так. Более того, это совсем не просто так. И даже совсем, совсем. Музыкальная школа в Бобруйске – это туннель во времени и пространстве. Ты входишь в нее с облупившегося цементного крыльца, тянешь на себя тяжелую дубовую дверь с косо привинченной ручкой, а выходишь прямо на сцену нью-йоркского Карнеги-холла, парижской «Олимпии» или на худой конец Берлинской филармонии. И это невзирая на облупленное крыльцо и криво привинченную ручку. Какая разница, как ее привинтили, если на выходе у тебя беснующиеся от оваций залы, эвересты букетов и фотографии на обложках самых престижных журналов. За тобой гоняются корреспонденты мировых изданий, умоляют об интервью, а ты, развалившись в кресле с бокалом сухого мартини, говоришь, что всем лучшим в тебе ты обязан скромной музыкальной школе в городе Бобруйске. «Where is the Bobruisk?» – переглядываются озадаченные акулы пера. И ты, обидевшись, хочешь ответить как в детстве: «Где-где, в Караганде». Но это будет неправда – в Караганде нет Бобруйска. Бобруйск там, где ты его оставил, на берегу реки Березины, около заповедной дубовой рощи и на расстоянии нескольких десятков лет между тобой теперешним, купающимся в славе, и тем робким мальчиком на цементном крыльце, стоящим перед тяжелой входной дверью, которую надо было тянуть со всей силы, потому что тугая пружина, прикрепленная по другую ее сторону, отчаянно сопротивлялась, не желая впускать тебя в скрытое за ней будущее.

Никто не может сказать, почему так произошло, но между жителями города и его музыкальной школой существовала странная, не поддающаяся осмыслению связь. Школа, если хотите, была чем-то вроде мистического центра Бобруйска, местом, которое одни вожделели, желая оказаться среди счастливчиков, сумевших проникнуть за тяжелую дубовую дверь, другие же, вытянувшие заветный билет, начинали вскоре ненавидеть ее всеми фибрами своей юной души, пытаясь отсрочить или вообще отменить очередное и неизбежное с ней свидание. Туннель во времени и пространстве, находящийся внутри этого здания, был безжалостен к чувствам тех, кто оказался зажат между его шестеренками и колесиками. Он требовал неукоснительного подчинения своим бесчеловечным прихотям, то есть ежедневным и многочасовым упражнениям на инструменте, который судьба приготовила каждой его жертве.

Дорога к длинному серому зданию школы для одних казалась выстеленной лепестками роз, для других была полита слезами, а само здание не раз мысленно подвергалось сокрушающему удару ураганного ветра. Этот нафантазированный ураган сминал стены, разбивал окна и возносил на воздух рояли с болтающимися, как крылья, крышками, стаи скрипок и виолончелей, вылетавших гуськом за неповоротливым контрабасом, множество флейт и кларнетов, кувыркавшихся среди облаков, и даже толстую медную тубу, которая не могла взлететь высоко и потому болталась, раскачиваясь, на макушке ближайшего телеграфного столба.

Читать дальше