Владимир Царицын - Зачердачный мир

– Ничего, – сказал тот, – я один схожу.

– Может, подождёшь? Я мигом. Пять минут туда, пять – обратно.

– Не могу. Извини, Скок, время не ждёт. Может, мне этих-то десяти минут как раз и не хватит…

Дверь, за которой проживал, а, может быть, только работал экстрасенс Иванов, была обита ярким голубым дерматином. Под номером квартиры красовалась блестящая золотистая табличка с выгравированными словами: «Иванов И. И. Экстрасенс».

Серёжка поискал кнопку звонка, но её не оказалось. Вместо кнопки висел шнурок. Серёжка осторожно дёрнул за него и за дверью раздался мелодичный звон колокольчика. Дверь открылась тут же, словно его за ней ждали.

– Здравствуйте, молодой человек, проходите, пожалуйста, – приятным мягким голосом произнёс мужчина, открывший Серёжке дверь.

Иван Иванович Иванов – несомненно, это был он – выглядел совсем не так, как, по мнению Серёжки, должен выглядеть экстрасенс. Хотя ни с одним из представителей этой профессии мальчик никогда не встречался, он, почему-то, считал, что на экстрасенсе должен быть фрак или, на худой конец, двубортный пиджак с серебряными пуговицами. Что он должен быть либо лысым, либо коротко подстриженным, и у него обязательно должен иметься пробор. Глаза у экстрасенса должны быть чёрными, а взгляд суровым и пронзительным.

На Иванове был поношенный синий в оранжевую крапинку стёганый халат, песочного цвета узковатые брюки с пузырями на коленях и клетчатые домашние тапочки. Чёрные с проседью волосы были зачёсаны назад и туго перетянуты синей ленточкой. Иван Иванович был высок, худ и довольно сутул, а на его узком бледном лице красовались огромные очки в роговой оправе с толстыми линзами. Уменьшенные линзами глаза экстрасенса показались Серёжке двумя яркими весенними васильками. И никакой суровости во взгляде…

– Я пришёл… – начал Серёжка, но, спохватившись, поздоровался: Здрасьте!

– Здравствуйте, юноша, – ещё раз поздоровался Иван Иванович и посторонился, пропуская Серёжку в прихожую, – догадываюсь, вы пришли сюда по делу. Не ради праздного любопытства, так сказать… Верхнюю обувь снимайте и обувайте тапочки. Как раз, кажется, ваш размер…

Серёжка посмотрел под вешалку и увидел там одну единственную пару тапочек – таких же клетчатых, как у самого Ивана Ивановича, но меньшего размера.

– Уж извините, я всегда предлагаю клиентам переобуваться, – продолжал словоохотливый экстрасенс, – живу я один, без хозяйки, так сказать, самому приходится полы мыть. Правда, иногда Мурлон помогает, но… редко. Не считает он уборку по дому приемлемым для себя занятием.

– А кто это – Мурлон? – спросил Серёжка, снимая кроссовки и обувая тапочки.

Они, действительно, оказались ему впору и были абсолютно новыми. (Как говорит бабушка: ни разу не надёваны). Будто бы Иван Иванович знал Серёжкин размер обуви, был уверен, что он сегодня придёт, и специально купил эти тапочки в магазине.

– Мурлон?.. Мой ассистент. И товарищ…

– Кого там нелёгкая принёсла?! – неожиданно раздался из глубины квартиры скрипучий сварливый голос, – Небось, снова безутешная бабулька? Опять убежавшую собачку разыскивать будем?

– Успокойся, Якоб, – ответил через плечо Иванов, – к нам пришла не бабулька, как ты изволил выразиться, а вовсе даже – молодой человек мужского пола.

– Это кто?.. – слегка опешил Серёжка, – Ещё один ассистент?

– Не обращайте внимания. Я сейчас клетку платком накрою, – сказал Иванов, – не будет нам Яша мешать.

– А, Яша – это попугай! – догадался Серёжка.

– В некотором роде… Переобулись?.. Прошу в кабинет.

Кабинет у экстрасенса Иванова был маленький, но дивно уютный.

Уют – это такая штука, которая совершенно не зависит от новизны мебели и от её стиля. А от чего он зависит – непонятно. Уют либо есть, либо его нет и в помине. Это сразу бросается в глаза и становится фактом. Кабинет Ивана Ивановича был дивно уютным.

Но первое, что бросилось Серёжке в глаза – это большой хрустальный шар, лежащий на столе, стоящем посреди кабинета… Нет! Шар не лежал, он висел и медленно вращался в воздухе, сантиметрах в пятнадцати от столешницы! И висел непонятно на чём!! Создавалось впечатление, что он удерживается на лучах, отражающихся от его граней. Серёжка никак не мог отвести взгляда от сверкающего шара, он, буквально, притягивал к себе… Но, пересилив себя, мальчик тряхнул головой и быстро закончил осмотр кабинета. Над столом висел светильник под ярко-оранжевым абажуром и наполнял комнату мягким теплым светом. Два больших кресла с широкими подлокотниками – одно для клиента, второе для хозяина – располагались у стола друг напротив друга. Ещё одно, плетёное кресло-качалка, стояло чуть сбоку. Очень много книг на стеллажах, занимающих одну стену целиком – от угла до угла и от пола до потолка. В большинстве – старинные книги в тёмных кожаных переплётах с тиснёными золотом и серебром названиями. Окно завешано плотными (тоже оранжевыми, но менее яркого оттенка) портьерами. По углам – горшки на низеньких плетёных этажерках. А в горшках – пальмы. Или фикусы… Серёжка знатоком комнатной флоры не являлся. Клетка Якоба стояла на высокой этажерке и была очень большой. Подстать хозяину – крупному ярко-белому попугаю с чёрными умными глазами, изогнутым жёлтым клювом и изумрудно-зелёным хохолком-ирокезом.